– Ты хочешь... – начала она.
«Хочу?» – подумал он, мельком взглянув снова на ее грудь. Ее небрежная нагота возбуждала его, несмотря на изувеченное лицо. Однако мысль о том, чтобы обладать ею, внушала ему отвращение – оргазм не стоил того, чтобы целовать этот безгубый рот. Однако, если она предложит, он согласится, и к чертям отвращение.
– Ты хочешь?.. – начала она снова своим неразборчивым голосом, ни мужским, ни женским. Ей было очень трудно четко выговаривать слова без помощи губ. Однако ей удалось закончить вопрос:
– Ты хочешь карты?
Он понял все не так. Она не питала к нему никакого интереса, ни сексуального, ни какого-нибудь еще. Она была просто посыльным. Мамулян был здесь.Возможно, на расстоянии плевка. Возможно, он наблюдает за ним сейчас.
Но поток эмоций, нахлынувший на него, приглушил то приподнятое настроение, которое он должен был почувствовать. Вместо триумфа он ощутил клубок противоречивых образов, копошащийся в его голове: цветы, груди, темнота, лицо мертвеца, приближающееся к нему, похоть, страх, одинокая звезда в просвете между облаками. Слабо контролируя свою речь, он ответил:
– Да. Мне нужны карты.
Она кивнула, отвернулась от него и пошла по площади, обогнув дерево, ветки которого еще качались от прикосновений человека, который не был Васильевым. Он последовал за ней. Глядя на грациозные движения ее обнаженных ног, можно было забыть о ее разорванном надвое лице. Казалось, ей все равно, на что наступать. Она ни разу не пошатнулась, несмотря на стекло, обломки кирпича и шрапнель под ногами.
Она провела его через развалины большого дома на другой стороне площади. Его полуразрушенные стены, когда-то впечатляющие, еще стояли; в них оставался даже дверной проем, правда, самой двери не было. Сквозь него мерцал огонь костра. Обломки интерьера наполовину засыпали дверной проем, и женщине и Вору пришлось по-утиному пригнуться, чтобы забраться в дом. В темноте рукав его пальто за что-то зацепился, пальто порвалось. Она не повернулась посмотреть, не поранился ли он, хотя он выругался достаточно громко. Она просто продолжала идти по горам битого кирпича и обрушившихся балок, пока он карабкался за ней, ощущая себя страшно неуклюжим. При свете костра он смог разглядеть размеры внутреннего помещения – когда-то это был шикарный дом. Однако у него было слишком мало времени, чтобы смотреть по сторонам. Женщина уже обошла костер и стала карабкаться по лестнице. Он следовал за ней, обливаясь потом. Костер вспыхнул. Вор обернулся и мельком успел разглядеть кого-то, скрытого пламенем, по ту сторону костра. Как будто человек подбросил в костер прогнивших дров, и сноп почти живых искр взвился к небу.
Женщина взбиралась по лестнице. Он спешил за ней, отбрасывая огромную тень, дрожащую от костра на стене. Она была наверху лестницы, когда он был только на полпути, сейчас она проскользнула во второй дверной проем и исчезла. Он ускорил свои шаги и прошел вслед за ней в этот проем.
Свет костра едва проникал в комнату, в которую он шагнул, и поначалу он не мог ничего разглядеть.
– Закрой дверь, – сказал кто-то. Он не сразу понял, что это относится к нему. Он слегка повернулся, пошарил в поисках ручки и, обнаружив, что ее нет, толкнул дверь, которая закрылась, скрипя петлями.
Закрыв дверь, он опять повернулся лицом в комнату. Женщина стояла в нескольких шагах перед ним, ее вечно радостное лицо уставилось на него, улыбаясь от уха до уха.
– Твое пальто, – сказала она, протянув руки, чтобы помочь ему снять его. Сделав это, она отошла в сторону, открыв его глазам объект его долгих поисков.
Однако первое, на чем остановился его взгляд, был не Мамулян. Нет, прежде он увидел деревянный резной запрестольный образ, приставленный к стене за его спиной, готический шедевр, сверкающий даже во мраке золотом, пурпуром и лазурью. Трофей, подумал Вор, так вот для чего этот ублюдок использует свое везение. Теперь он взглянул на человека перед триптихом. Один фитилек, погруженный в масло, коптил на столе, за которым он сидел. Свет, отбрасываемый им на лицо картежника, был ярким, но мерцающим.
– Итак, пилигрим, – произнес человек, – ты нашел меня. Наконец.
– Скорее, тынашел меня, – ответил Вор.
Все случилось, как и предупреждал Васильев.
– Ты мечтаешь о паре партий, я слышал. Это так?
– Почему бы и нет? – он старался говорить как можно небрежнее, хотя его сердце выбивало бешеную чечетку в его груди. К сожалению, он появился в резиденции игрока неподготовленным. Его волосы прилипли к голове от пота; на его руках была кирпичная пыль, под ногтями застряла грязь. Я должно быть, выгляжу, как вор, подумал он со смущением, кто, собственно, я и есть.
Мамулян, напротив, был воплощением достоинства. В его строгой одежде – черный галстук, серый костюм – ничто не выдавало барышника, он был похож, эта легендарная личность, скорее, на биржевого брокера. Его лицо, как и одежда, было совершенно открытым и простым, его упругая и прекрасно выгравированная кожа казалась восковой в мягком свете масляной лампы. Он выглядел лет на шестьдесят или около того, слегка впалые щеки, большой аристократический нос, широкие и высокие брови. Его волосы почти исчезли, оставшись только на затылке, они были тонкими и белыми. Но в его позе не было ни утомленности ни болезненности. Он сидел прямо в своем кресле, и его живые руки разворачивали и сворачивали колоду карт с любовной фамильярностью. Только его глаза были из тех снов, в которых Вор его видел. Ни у одного биржевого брокера нет таких обнаженных глаз. Таких ледяных и беспощадных глаз.
– Я ждал, что ты придешь, пилигрим. Рано или поздно. – В его английском абсолютно не чувствовалось акцента.
– Я опоздал? – полушутя спросил Вор.
Мамулян положил карты на стол. Казалось, он отнесся к вопросу слишком серьезно.
– Посмотрим.
Он помолчал.
– Ты, конечно, знаешь, что я играю с очень высокими ставками.
– Я слышал об этом.
– Если ты захочешь отказаться сейчас, пока мы не зашли слишком далеко, я прекрасно пойму тебя.
Небольшая речь была произнесена без малейшей иронии.
– Ты не хочешь, чтобы я играл?
Мамулян крепко сжал свои тонкие, сухие губы и нахмурился.
– Напротив, – сказал он, – я очень хочу, чтобы ты играл.
В его голосе промелькнула – или нет? – грусть, что-то вроде сострадания. Вор не был уверен, было ли это случайной ошибкой, или элементом театральности.
– Но я не симпатизирую... – он продолжил, – тем, кто не платит свои долги.
– Ты имеешь в виду лейтенанта, – наугад сказал Вор.
Мамулян уставился на него.
– Я не знаю лейтенанта, – ровно произнес он. – Я знаю только картежников, таких, как я. Некоторые хороши, большинство – нет. Они все приходят сюда испытать характер, как и ты.
Он вновь взял колоду карт, и она зашевелилась в его руках, как будто карты были живыми. Пятьдесят две карты порхали в неясном свете, каждая чуть-чуть отличалась от предыдущей. Они были почти неприлично красивы, их глянцевые поверхности были самой неповрежденной вещью из тех, что попадались Вору на глаза за последние месяцы.
– Я хочу играть, – произнес он, не поддаваясь гипнотизирующим пассажам карт.
– Тогда садись, пилигрим, – сказал Мамулян, как будто вопрос и не возникал.
Почти беззвучно женщина поставила кресло сзади него. Опустившись в кресло. Вор встретил пристальный взгляд Мамуляна. Было ли в этих безрадостных глазах что-нибудь, что могло бы повредить ему? Ничего. Там не было ничего, что могло бы его испугать.