Филиппус долго потягивался, затем перешагнул через все еще храпевшего слугу и вышел из комнаты. Он пошел на звук голосов, доносившихся из зала, служившего столовой. Войдя туда, врач остановился в почтительном ожидании.
На длинном столе был сервирован завтрак. За столом на скамейках сидели трое полных мужчин, которые увлеченно и громко о чем-то спорили, причем каждый из них кичился своими знаниями, бросая их в лица других, словно ругательства, и подчеркивая тем самым свою значимость. Филиппусу не потребовалось много времени, чтобы диагностировать их болезнь — все трое были врачами.
Антуанетта де Шазерон, сидящая напротив, казалось, слушала их, ничего не слыша. Вид у нее был усталый, чувствовалось, что они ей изрядно надоели. Филиппус узнал сидящего в конце стола прево, который накануне встретил его и которому он представился согласно заведенному порядку. Как и вчера, мужчина казался чем-то озабоченным. Прислуживала за столом деловитая и молчаливая Альбери. Филиппус сразу узнал и ее. Именно она проводила его и слугу в отведенную комнату. Она тогда пожелала им спокойной ночи, а сейчас он вспомнил, как содрогнулся от ее непонятно упорного взгляда, направленного на волчью лапу, подвешенную к его поясу. Он хотел было рассказать ей, как два года назад нашел в лесу зверя, попавшего в капкан. Это была недавно ощенившаяся волчица. Три волчонка жадно сосали ее, не понимая, что с матерью случилось несчастье. Судя по всему, она вывела их на первую охоту, а сама угодила в западню. Она уже наполовину отгрызла себе лапу, чтобы освободиться, но на большее не хватило сил. Филиппус не колебался. Несмотря на страх и рычание зверя, он раздвинул железные челюсти. Волчица поднялась и, пошатываясь, удалилась, не позволив ему сделать что-нибудь для облегчения ее страданий. Вместо лапы у нее теперь была култышка, а кусок лапы с раздробленной костью Филиппус подобрал в память о своем подвиге, он знал, что сделанное добро когда-нибудь да откликнется. И не зря. Несколько недель спустя, когда он собирал лекарственные травы, перед ним возникли два голодных волка. И прежде чем он натянул лук, появилась та самая волчица на трех лапах. Грозным рычанием она заставила волков убежать. Затем она удалилась, даже не оглянувшись. Они были в расчете. Филиппус не боялся волков. Он уважал их, зная, что в отличие от многих людей нападать на человека их вынуждает голод или какая-то крайняя необходимость. А в остальное время они избегают встречи с людьми. Да, хотелось ему рассказать эту историю той женщине, но он промолчал, поскольку очень уж устал.
И сейчас он спрашивал себя, почему это его тогда поразило, показалось таким важным? Когда Альбери вдруг повернулась к нему, обнаружив его присутствие, до него сразу дошло: у нее были такие же глаза, как у той раненой волчицы.
Они какое-то время оценивающе и молча смотрели друг на друга, потом Гук, заметивший движение жены, тоже обратил внимание на вошедшего. Он громко попросил врачей замолчать, и все взоры обратились на Филиппуса, который, чувствуя себя неловко за несвоевременное вторжение, пробормотал слова извинения.
Антуанетта тотчас встала с очаровательной улыбкой на осунувшемся лице и пошла ему навстречу:
— Не стоит извиняться, мессир. Вы наш гость. Хорошо ли спали? Хотелось бы устроить вас получше, но Монгерль — крепость и, как вы можете убедиться, не рассчитан на одновременный прием большого количества гостей. Единственная свободная комната, которую мы смогли вам предложить, довольно неприхотлива по сравнению с покоями нашего великолепного Воллора, поврежденного недавним ураганом.
— Спал я очень хорошо, благородная дама, не то что в последние недели. Позволю себе признаться, что меня согрело ваше гостеприимство.
— Прекрасно. Альбери, подайте завтрак мессиру Филиппусу! Вы позволите так вас называть? Я боюсь лишний раз неправильно произнести вашу фамилию.
— Ради бога… Вы меня очень обяжете, — искренне заверил Филиппус, садясь и приветствуя собратьев кивком головы.
Антуанетта представила их ему. Были здесь Жан Турон де л’Эгиль, Вакмон дю Пюи, Альберик де Лион. Филиппус вспомнил, что о последнем он уже слышал. Этот врач прослыл довольно умелым после того, как спас от гангрены покойного короля Людовика XII, которого мучили приступы подагры. У Филиппуса сразу возникло ощущение, что этот человек появился здесь не случайно. И в то же время он подумал: а не сама ли судьба привела сюда и его самого? Он представился, но не упомянул ни о своей профессии, ни о причине, по которой прибыл в тьерский край.