Альбери каждый раз приходилось пересиливать себя, когда, ставя поднос на кровать больного, она ощущала зловонное дыхание сеньора. И каждый раз она с содроганием представляла себе этот запах над лицом Изабо. Каждый раз она должна была удерживать в себе мысль о его скорой смерти, чтобы самой не поставить точку ударом кинжала.
Но только не в этот вечер. Может быть, мешал скрытый страх потерять мужа, понемногу отдалявшегося от нее? А пока она думала только об одном: Франсуа и Филиппус должны съесть принесенный им суп.
Тремя часами позже все обитатели замка крепко спали благодаря маковой настойке, которую Альбери добавила в пищу. На всякий случай она прошла по замку, заглянула даже в комнату Антуанетты. Вышла она оттуда с облегчением: Антуанетта была одна. Во сне она походила на нежный цветочек. «Как же легко сорвать его!» — почти торжествующе подумала Альбери, однако без угрызений совести оставила ее во власти похотливых сновидений. Ее очередь еще придет. Заглянула она и в комнату мужа. Тот храпел. По крайней мере в эту ночь он ее не предаст.
Караульному перед дверью Франсуа снотворного не досталось, как того и хотела Альбери. Так что он сможет подтвердить, что в комнату никто не входил. А самому ему приказано ни в коем случае не беспокоить сеньора. Через несколько часов его сменят, и Филиппусу останется лишь констатировать факт того, что произойдет. Альбери прошла к себе, заперев дверь на задвижку. Открыв потайной ход, она с легким сердцем встретила племянницу.
Этой ночью Филиппусу снились странные сны. Смутно помнилось удивительно красивое и печальное лицо. Лицо женщины. Она наклонялась над Франсуа де Шазероном, а Филиппус протягивал руку, чтобы остановить расплывчатое движение. Тогда она выпрямлялась и подходила к нему, почти касаясь его, и при этом нежно улыбалась. Успокоенный, он опять закрывал глаза. Утром от всего виденного у него осталось единственное чувство — он спал и видел сны. Но тело его затекло, язык еле ворочался во рту. Взгляд на сеньора подтвердил его опасения. Тот был мертвенно-бледен, на лице выступили крупные капли пота. Тонкие коричневатые полукружия темнели в уголках его губ. Филиппус встал. Ломило тело. Еще до ужина он решил поменять неудобное кресло на мягкий тюфяк, который дама Альбери велела принести накануне, но так и не успел на нем растянуться. Его сморил сон, и все указывало на то, что он всю ночь без движения проспал в кресле. Он долго потягивался, потом подошел к двери и рывком открыл ее, напугав караульного.
Филиппус поздоровался, поинтересовался, не входил ли кто-нибудь ночью. Караульный был категоричен: ни он, ни его товарищ, дежуривший первую половину ночи, не сомкнули глаз. Услышав, что Франсуа начало рвать, Филиппус вернулся в комнату. Тазик, над которым нагнулся хозяин замка, наполнялся густой рвотной массой со следами крови. Филиппус почувствовал, как его охватывает волна бессильной ярости. Если никто сюда не входил, значит, ему лгали. Или существует потайная дверь в каменной стене. Это единственное объяснение! Кто-то одурманил Франсуа и его. Кто-то, имеющий доступ на кухню.
Когда Франсуа отблевался, Филиппус придвинул к нему миску с настоем мелиссы, согретым около камина.
— Прополощите рот, мессир, и умойтесь, — посоветовал он, протягивая ему полотенце.
Франсуа била дрожь, зубы стучали, глаза блуждали, и Филиппусу пришлось помочь ему. Но как только тот лег на спину, спазмы возобновились. Целых два часа его рвало с небольшими перерывами так, что Филиппус начал думать, что на этот раз принятая доза могла быть смертельной. Рвота, однако, прекратилась. Когда, как обычно перед обедом, в дверях появилась Антуанетта, ей чуть не стало дурно от зловония. Филиппус же совсем измотался, поддерживая Франсуа, который от слабости так и норовил ткнуться головой в таз.
— Я думала, ему полегчало, — жалостливым тоном проговорила Антуанетта, глядя на своего супруга, больше напоминающего тряпичную куклу, который, вконец обессилев, лежал в забытьи с открытым ртом, а тело его периодически вздрагивало. — Что с ним? — сочувственно спросила она.
Но Филиппус предпочел ничего не говорить о своих подозрениях. Он лишь сказал, что на этой стадии болезни возможны рецидивы. Подозревая всех в замке, он уже подметил, что дама больше беспокоилась за прево, чем за мужа. Так что он ограничился вопросом, не будили ли ее стоны больного, на что Антуанетта ответила, что не помнит даже, как легла в постель, так мгновенно ее сморил сон.
Когда же она добавила, что, вероятно, слишком долго спала, потому что проснулась с горечью во рту, он сразу предположил, что ей, как и ему, подсыпали снотворное, но остерегся от поспешных выводов. Если уж она замешана в этом деле, то наговорит что угодно, лишь бы ввести его в заблуждение. Он проводил ее до двери, попросил, чтобы никто не беспокоил его, и извинился за то, что не сможет присутствовать на мессе, поскольку Франсуа нуждается в отдыхе, а Филиппусу нужно быть рядом, так как не исключается повторение приступов.