Антуанетта согласилась с ним и с большой охотой покинула пропитанную зловонием комнату. Филиппус велел караульному вынести и вычистить таз, а сам приступил к методичному обследованию стен, нажимая на все выступающие или подозрительные камни, но ничего не обнаружил и вынужден был смириться.
Часов через пять Франсуа проснулся. Похоже, он чувствовал себя лучше, поэтому Филиппус смог задать ему несколько вопросов. Например, снилось ли ему что-нибудь?
— Как и всегда, с тех пор как ко мне привязалась эта болезнь, — ответил тот. — Какая-то женщина склоняется надо мной и уговаривает спать спокойно, обещает, что позаботится обо мне.
Филиппус обрадовался, но не показал виду.
— Она знакома вам?
— Кто?
— Эта добрая фея.
— Клянусь, я не знаю ее. Впечатление такое, будто в ее лице есть нечто знакомое, и вместе с тем я чувствую, что она абсолютно мне неизвестна. Она будто всегда тенью ходила за мной, следила за каждым моим шагом. Не видя ее, я чувствовал ее присутствие и вроде бы слышал ее голос. Не могу сказать, кого она мне напоминает. Но уверен в одном — это недобрая фея.
— Почему вы так думаете?
Франсуа разочарованно усмехнулся.
— Вы как-то сказали, что разделяете мое увлечение алхимией. В таком случае вы должны знать, что золото не рождается в горнах Господа… Под моей кроватью находится шкатулка. Достаньте ее.
Филиппус нагнулся и взял резной ящичек. Франсуа отцепил ключ с цепочки, свисавшей с его шеи, и протянул его врачу. Филиппус открыл замочек и присвистнул, увидев золотой слиток странной формы. Медленно подбирая слова, Франсуа де Шазерон поведал ему о трагическом эпизоде. Филиппус, не перебивая, слушал его, задумчиво поглаживая матовую поверхность металла.
— Я не раз спрашивал себя, что напоминают мне эти странные контуры. Теперь я знаю. Переверните его!
Филиппус так и сделал, и очевидность бросилась ему в глаза. Случаю было угодно сформировать набросок профиля чудовища с рогом на лбу.
— Мне нужны были доказательства. Я отдал золото на анализ, поскольку не верил в «него». Я расплачиваюсь, мессир. Страдаю, как недостойный слуга, и его посланец приходит убедиться, не помер ли я! Но он считает, что я еще не расплатился…
Филиппус воздержался от комментария. Он не верил ни в козни дьявола, ни в божественную силу молитвы. Странствия научили его, что ответы всегда лежат на поверхности и находятся в пределах досягаемости человека, надо только приложить усилия для их поисков. Да и язык алхимиков был ему понятен. Почти все они утверждали, что якобы заключили союз с сатаной, чтобы завершить «Великое дело». Несомненно, все они и вправду верили в это, по крайней мере те, которые видели путь к богатству и власти в открытии философского камня. Сам же он встречал и настоящих мудрецов, единственной целью которых было совершенствование души. Вот в это он верил.
А Франсуа де Шазерон находился в плену ловких махинаций. Безумца, может быть. Однако в рассказе хозяина замка была и доля истины. Он действительно за что-то расплачивался. Но если не за свои опыты, то за что?
— Существуют ли подземные ходы в Монгерле? — спросил доктор, нарушив тишину, в которой слышалось лишь прерывистое дыхание Франсуа.
Рассказ утомил сеньора. Не открывая глаз, он прошелестел:
— Нет, могу вас заверить. В детстве я слышал одну старую легенду. Во время Столетней войны благородные рыцари якобы проникали в Монгерль тайными подземными ходами, чтобы укрывавшиеся здесь мастера выковали им новые мечи или заточили тесаки. В детстве я (а до меня — мой отец) излазил все окрестные холмы и горы в поисках входов, обстукал все стены. Четыре поколения Шазеронов занимались этим, и никто ничего не нашел. И в летописи ничего не говорится о правдивости этой легенды. Так что мучающая меня болезнь ниспослана тем, о ком я вам поведал, уверяю вас.
Филиппус согласился. В принципе ему было все равно, во что верил Франсуа де Шазерон. Тому сейчас лучше бы отдохнуть.
А самому ему пришла в голову одна мысль: следующей ночью загадочное видение вновь появится, и тогда уж он сможет отделить сон от яви. Он решительным жестом закрыл шкатулку, засунул ее под кровать, а ключ прикрепил к цепочке владельца. Он был готов к встрече с истиной.