Когда Изабо очнулась, первое, что она увидела, было озабоченное лицо цыганки, которая смачивала ей виски. И тотчас после того как она открыла глаза, на нее нахлынул недавний страх, заставивший вновь задрожать, как в ознобе. Лильвия положила ей на лоб прохладную ладонь с кольцами на пальцах и прошептала:
— Не надо, красотка Иза! Ты здесь в безопасности. Никто не желает тебе зла, успокойся.
Вкрадчивый голос с сильным акцентом, ладонь, поглаживающая волосы, вдохнули в нее немного теплоты. Изабо закрыла глаза и лежала неподвижно, давая сердцу успокоиться. Чувственным, мелодичным голосом цыганка затянула колыбельную. Слова были непонятны Изабо, но песенка воскресила далекие образы. Она увидела лицо бабушки, склонившееся над ней, ее длинные пальцы, гладившие непокорные волосы внучки. Вспомнилась ей и эта колыбельная… Улетали все печали, и девочка, посасывая большой палец, засыпала. Эту же колыбельную напевала Лоралине и она.
Понемногу страх отступал. Когда она вновь открыла уже ставшие спокойными глаза, цыганка по-матерински нежно улыбнулась ей.
— Где я? — спросила Изабо.
— В покоях короля. Эта комната и зал, который ты видела — наше потайное убежище, оно находится под церковью. А все наши очень огорчены, они не хотели тебя пугать. Они приветствовали тебя. Слушай! — добавила она.
Изабо прислушалась, но услышала лишь тишину.
— Я ничего не слышу.
— Правильно. Они все настороже, потому и примолкли. Могу поспорить, что один из них приложил ухо к двери, а остальные затаили дыхание. Они ждут, когда ты выйдешь, Иза. Красота их зачаровывает! Такого богатства у них никогда не будет, поэтому они относятся к ней с большим почтением. А ты красива…
Изабо почувствовала, что краснеет под упорным взглядом цыганки.
— А где Крокмитен? — спросила она, чтобы скрыть смущение.
— Здесь, там, везде, — засмеялась цыганка. — Он — король.
Она подвинулась, взяла Изабо за руку, помогая ей подняться. Изабо приподнялась на ложе, села и с любопытством стала разглядывать место, где только что очутилась. Все вокруг нее дышало богатством и роскошью: сосуды из золота и серебра, драгоценные камни, сказочные ткани, гобелены и ковры.
Цыганка коснулась ее руки.
— Ты все еще боишься, Иза? — ласково спросила она.
Изабо виновато улыбнулась в ответ. Нет, ей уже совсем не страшно. Какая же она была глупая!
Она встала, цыганка подвела ее к двери. Лильвия заглянула в замочную скважину, потом с хитрым видом повернулась к женщине и жестом пригласила последовать ее примеру. Изабо приникла к скважине, с другой стороны на нее смотрел глаз. Ойкнув, она отпрянула.
— Я же сказала, они ждут и надеются.
Цыганка положила свою длинную кисть с кольцами на пальцах на задвижку, намереваясь открыть дверь, но Изабо остановила ее:
— Подожди! Мне надо знать…
Рука цыганки замерла.
— Что знать, Иза?
— Ты… ты и Крокмитен… Ты целовала его, — смутившись, докончила Изабо.
— Да, ну и что?
Казалось, она не находила в этом ничего особенного. Изабо сглотнула слюну, и выговорила:
— А дама Бертилла?
Цыганка сокрушенно покачала головой.
— Ты не знаешь законов нашего двора, Иза. Браки здесь совсем не такие, как там, наверху. Если первая жена не способна подарить королю ребенка, он выбирает вторую, которая может это сделать. Бертилла бесплодна, а я нет, — горделиво произнесла она, приложив руку к животу.
Изабо едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от изумления: под ковшиком ладони угадывалась скрытая юбками округлость.
— Он… отверг Бертиллу? — допытывалась Изабо, заволновавшись, так как уже успела привязаться к карлице.
— Да что ты, упаси бог! Мы вместе будем воспитывать ребенка. Здесь всегда так, у нас все общее. Только буржуа бросают и унижают бесплодных жен. А у нас, если умирает мать, мы становимся родителями для ее малыша, а если женщина не может стать матерью, то становится второй матерью для другого ребенка.
— Как волчицы, — восхищенно бросила Изабо.
— Да, как у волчиц. А вообще-то мы — почти как волки. Стая волков с острыми зубами. Буржуа побаиваются нас!
— Но ты… ты ведь не как остальные! Ты красивая, здоровая…
— Цыгане — гонимый народ, потому что любят свободу. Моих родителей убили, когда мне было четыре года. А эти приняли меня в свою семью, и я их всех люблю.