Наивный идиот.
— Изощрённый метод пыток, — насмешливо подметил я и улыбнулся Геле. — Но для него даже это перебор. Надо было начинать с щекотки.
Сестра оценила мой сарказм и отошла в сторону, пропуская меня к Пичугину. Склонившись над бедолагой, окинул его оценивающим взглядом, но молча.
Не понаслышке знаю, что самая худшая пытка — это незнание. Что толку, если я сейчас сразу скажу ему, что его ожидает? Да, он испугается, снова напустит себе в штаны, но морально начнёт готовиться к своей участи. И, возможно, нам действительно придётся его пытать, чтобы что-то узнать, а мне этого совсем не хочется.
Поэтому, делая вид, будто над чем-то размышляю, я захожу за голову Пичугина и пропадаю из его поля зрения. Подхожу к столу, на котором лежат разные медицинские инструменты и начинаю греметь ими вразнобой. Затем начинаю насвистывать себе под нос самую первую и незамысловатую мелодию, которая приходит мне на ум.
Пичугин ломается на первых же нотах.
— Что Вам нужно⁈ Деньги⁈ — промахивается он с первого же вопроса. — Так у меня их много! Я отдам вам всё, что у меня есть! Пятьдесят миллионов! Разве этого мало⁈ Только опустите меня, и я никому не скажу, что вы здесь творите!
Задумчиво прекращаю насвистывать.
Пятьдесят миллионов? Довольно неплохая сумма. Может, действительно взять деньги и свалить куда-нибудь заграницу? Проблем с паспортным контролем не будет с такими-то средствами.
Для вполне себе спокойной и размеренной жизни где-нибудь на берегу моря точно хватит. И для меня, и для Гели, и для наших семей, которые мы там заведём. Притом, на всю оставшуюся.
Хотя нет.
Слова лжеца ничего не стоят даже на бумаге, и довериться пижону я никак не могу. К тому же, я уже решил для себя, что такая жизнь мне не по душе. И сестра вряд ли согласится. Она горит желанием отомстить.
Так что решено.
Деньги мы и сами заработаем. В крайнем случае распродадим отцовский автопарк. А погибших родных нам уже никто не вернёт.
После недолгих раздумий хватаю стальную пилу для ампутации конечностей, удобно попавшуюся под руку, и, продолжив насвистывать мелодию, возвращаюсь к Пичугину.
Заметив инструмент в моих руках и озабоченный взгляд, он расширяет глаза до состояния пятирублёвой монеты. Нижняя губа дрожит, зубы стучат.
— Как думаешь, сначала ногу или руку? — невзначай спрашиваю у сестры, поочерёдно переставляя пилу от одной конечности к другой.
— Я думаю, лучше руку, — отвечает сестра, с трудом подавляя смешок.
Она всё поняла, и это хорошо. Не хватало ещё, чтобы она посчитала меня за маньяка.
К счастью, Пичугин не замечает весёлых ноток в её голосе и, жалобно скуля, чуть ли не плача, обращается ко мне с намокшими глазами:
— Да что вам нужно⁈ Я сделаю всё, только не делайте этого!
— Не делать чего? — словно не понимая, спрашиваю я и останавливаю пилу аккурат у локтя.
— Не отрезайте мне руку! — с надрывом выкрикивает он и всё же не выдерживает, плачет.
Кажись, готов клиент.
— Хорошо, — с лёгкостью соглашаюсь я, чем удивляю ошарашенного графа. — Не буду.
Не веря своим ушам и глазам, он быстро моргает, глядя на меня, и почти не дышит.
— П-правда? — нервно сглатывает слюну. — Я м-могу идти? Обещаю, я отдам вам все деньги!
— Ты меня не понял, — я широко скалюсь и наклоняюсь над его лицом, чтобы он лучше меня видел. — Я не стану отрезать тебе руку, но это вовсе не значит, что я отпущу тебя отсюда живым. И уж тем более твои грязные деньги мне не нужны.
Его взгляд замирает. В нём зарождается панический страх. Я продолжаю:
— Однако я — человек чести и дарую тебе выбор, — выпрямляюсь. — Ты можешь ничего нам не рассказать и умереть медленно и крайне болезненно. Поверь, мне не составит труда доставить тебе адскую боль.
Конечно же, я вру. Никогда в жизни никого не пытал и не собираюсь, но он-то об этом не знает.
— Или же ты можешь ответить на все наши вопросы, и тогда ты умрёшь быстро и без боли.
Делаю короткую паузу, давая ему осмыслить услышанное.
— Выбор за тобой.
Глаза Пичугина начинают бегать по комнате. Его мозг борется с осознанием скорой смерти и мечется из стороны в сторону, пытаясь найти способ избежать столь незавидной участи.
Наконец, осознание происходящего прибивает его к земле острым колом, не давая пошевелиться. Сам того не понимая, он делает выбор и озвучивает его мне:
— Хорошо, я всё скажу, — его голос дрожит меньше и звучит смиренно.
— Вот и замечательно, — радуюсь я такому исходу и киваю сестре.
Пичугин оказался тем ещё балаболом. Выдал всё на духу и даже больше, чем просили.