Оливия заныла, заламывая пальцы.
– А мы не можем поехать завтра?
– Нет. – Я открутила крышку и убрала пленку. Медленно я вставила соломинку и сделала глоток пока она продолжила ныть. – М-м-м, он реально вкусный.
– Хорошо! – закричала она.
С видом победителя я протянула ей коробочку с соком.
– В чем, собственно, все дело? – спросила я, подойдя к одному из кухонных шкафов.
– Я просто не хочу ехать. У меня плохое предчувствие, Эмми.
Я закатила глаза, схватившись за ручку шкафчика. Она осталась у меня в руке. Прекрасно. Я осмотрела немногочисленные полки и положила ручку на потертую столешницу.
– Нам нужна еда, прямо сейчас. – Я посмотрела внутрь и нахмурилась. – Все, что у нас есть, – это готовые макароны с сыром и зеленые бобы в банках.
– Я люблю бобы.
– Мы не можем ужинать одними бобами, Оливия. – Я двинулась к холодильнику. Остатки овощного супа пропали, это означало, что мама решила-таки поесть в какой-то момент. Это уже был шаг по направлению к миру живых, так?
Пока Оливия сидела за кухонным столом, я пробежалась по краткому списку продуктов. Я бы убила за Доритос, но бюджет был рассчитан либо на их, либо на молоко.
Оливия любила молоко.
Я приготовила ей макароны с сыром, которые она взяла с собой в гостиную, чтобы посмотреть мультики.
Возможно, это был не лучший перекус перед ужином. Звуки детского смеха и пения ввели меня в блаженный транс, пока я мыла оставшуюся со вчера посуду. Надеюсь, что настроение Оливии улучшится, прежде чем мы поедем в магазин. Я была не в силах тащить вопящего ребенка по всем отделам.
Вздохнув и вытерев руки, я пошла наверх за деньгами, пытаясь не позволить ежедневным заботам вывести себя из равновесия. Не хотелось думать, ни об отце, ни о той жизни, что я потеряла в той аварии, ни о том, как Оливии удалось воскресить меня, и тем более ни о том, почему я не могу касаться живых существ. Я не хотела обдумывать и то, что была единственным опекуном маленькой девочки, которая без сомнений заслуживала большего, чем я. Она заслуживала настоящую мать. Однако, все, что у нее было, – это сестра, которая не могла прикоснуться к ней и безжизненная оболочка матери, которая пряталась в спальне.
Иногда мне хотелось поступить также как мама – послать все к черту и просто угаснуть. И кто бы меня обвинил? Но в таком случае, кто позаботится об Оливии? Словно из ниоткуда в памяти всплыл Хайден Кромвел. По прошествии нескольких часов со встречи в библиотеке, я была почти уверена, что мне почудилось то, что он стоял около окна.
Никто на столько привлекательный не может быть таким жутким.
Быстро заглянув к маме в комнату, я испытала то же желание, что и обычно, глядя на нее, – бросить что-нибудь в ее спящую голову. Она растянулась поперек кровати, словно сломанная, но все еще красивая кукла с темно-рыжими кудрями и фарфоровой кожей. Мама была совершенно бесполезна. Было ли вообще возможно спать столько времени? А может, она просто притворялась, что спит? Я не знала ответа на этот вопрос. На протяжении каждого дня со времени аварии, мама отдалялась от нас все дальше и дальше. Как и память о папином лице.
Я подошла к ее кровати, обняв себя руками.
– Мама?
Тишина.
– Мама, если… если ты слышишь, ты очень нужна Оливии.
Ничего.
Горячий ком застрял у меня в горле и груди, словно их наполнили цементом.
– Она заслуживает лучшего, чем все это. Ей нужно, чтобы ты была ее мамой.
И все такая же тишина.
Я развернулась и покинула спальню. Тяжесть в груди сохранилась, когда я достала деньги, отсчитывая сумму, чтобы оплатить самые необходимые покупки.
У нас заканчивались деньги. Папина страховая выплата закончится уже в следующем году. И что я тогда буду делать? Вопрос о колледже даже не стоял. Черт, да и окончание выпускного класса могло быть под вопросом, если мне придется искать работу раньше, чем я планировала.
Оливия ждала меня внизу, на ее лице все еще были следы недавних слез. Я отвела взгляд, чувствуя себя полной неудачницей.
– Готова?
Она опустила подбородок и пожала своими крошечными плечами. Оливия не разговаривала со мной всю дорогу до машины. Пока она пристегивалась на заднем сидении, я смотрела на датчик топлива и подсчитывала, на сколько хватит запасов.
– Эмми?
Я посмотрела на нее через плечо.
– Что?
Ее глаза, оттенка темного нефрита, были широко распахнуты. В них было что–то такое, что заставило меня замереть. Беспокойство расцвело в животе, руки затряслись.
– У меня очень плохое предчувствие, – сказала Оливия, ковыряя блестки на своем платье. – Такое же, как было перед… Перед тем, как умер папа. Ты помнишь? У меня снова это ощущение.
Конечно же, я помнила то ощущение.
Но Оливии было три года на момент аварии, и я едва ли обращала внимание на ее болтовню.
Но все же, я помнила.
Она наклонилась и сжала мою руку.
– Произойдет что-то плохое, – прошептала она.
Я нахмурилась на Оливию и вырвала свою руку, раздраженная тем, что родители снова ссорились, ссорились из-за нее. Тряхнув головой и избавляясь от воспоминаний, я потерла затылок: начиналась головная боль.
– Эмми? – Оливия вцепилась в спинку моего сидения.
Я вымучила улыбку для нее.
– Ничего плохого не случится. Обещаю.
Она посмотрела на меня с сомнением и это было для меня словно удар в живот.
– Мы только туда и обратно, потом к нам придет Адам. Он ведь тебе нравится?
Она отпустила сидение и откинулась назад.
– Ага.
– Ладно. Хорошо. – Прошептала я.
Оливия очень сильно меня напугала, и поездка показалась мне длиннее, чем обычно. Я была супер-внимательна к светофорам и другим водителям. Я вздохнула с облегчением, когда мы припарковались на заднем ряду забитой стоянки.
Тучи затемняли небо и даже включили уже несколько фонарей. Даже капли были видны, которые успели упасть с неба на асфальт. Я посмотрела на часы на телефоне и с удивлением обнаружила, что уже семь часов.
Оливия выпрыгнула с заднего сидения и подошла ко мне.
– Можно я повезу тележку?
Я порадовалась смене ее настроения.
– Только пообещай мне не врезаться в пожилых людей и, считай, договорились.
Оливия хихикнула, протискиваясь между мной и тележкой. Сделка не состоялась. Она была настоящей «смертью» на колесах, управляя тележкой, но это помогало мне приглядывать за ней и не дать случиться очередной истерике.
Берегитесь, старички.
Ее голова едва доставала до ручки, когда она направила тележку сквозь автоматические двери. Для четверга здесь было многолюдно, женщины на каблуках, мужчины разглядывающие списки продуктов.
Оливия проехала стойку с бананами и врезалась в мои ноги сзади, когда я остановилась, чтобы взять пакет яблок.
– Бип! Бип! Бип! – Завизжала она, опираясь на тележку.
Я наклонилась к стойке с хлебом и взяла буханку. Телефон завибрировал в заднем кармане. Я сунула хлеб подмышку, достала телефон и открыла его. Пришло сообщение от Адама:
– Какие новости?
– Все еще в магазине. Напишу, как закончу.
Не прошло и пяти секунд, как я получила ответ:
– Отстой. Ладно. Пиши.
Я усмехнулась и пошла обратно к тележке. Не знаю, что бы я делала без Адама. Об этом даже думать было тяжело. Я положила хлеб в тележку.
– Оливия, что это у тебя на лице?
Она быстро отвернулась от меня.
– Ничего.
– Да, конечно. Это белая пудра на твоих губах, ох, боже мой! – Я быстро осмотрелась по сторонам, к счастью никого рядом не было. – Ты снова ела пончики? Они не бесплатные, Оливия!
– Нет!
– Ты – маленькая врушка. – Я присела перед ней и вытерла губы рукавом своего кардигана, стараясь не рассмеяться. – Поверить не могу, что ты это сделала.
– Не надо выкладывать их, раз они не бесплатные.
Мой рот раскрылся от возмущения, и я не выдержала.