Он плотно поел и рано завалился спать. Снов в эту ночь он не запомнил. Что-то снилось и всё непонятное и туманное. К тому же разгадывать сны ему не дано.
Отец Яков внимательно разглядывал Тимошку и тот чувствовал себя неуютно. С трудом сдерживался от плаксивого вопроса, прикидываясь испуганным и подавленным. Наконец закончив наслаждаться, как видно, состоянием юноши, поп спросил:
— Что надумал, сын мой?
— Ничего, батюшка, — сокрушённо ответил Тимоха. — Ничего в голову не идёт. Боюсь же, отец Яков. Помогите, — в который раз просил юноша.
— Трудно тебе помочь, отрок. Много грехов накопил ты своим непутёвым поведением. Я много вчера думал над твоим рассказом. Выходит, что ты сообщник тех воров и ждёт тебя плаха. А что бы ты сам мне мог предложить?
— Батюшка! Отдам половину и даже больше, если пообещаете не выдавать меня!
— Толкаешь на предательство заповедей божьих? Нехорошо это, сын мой. А сколько у тебя этого барахла? Мешок, это сколько?
— Я не считал, батюшка, но слыхал, что пять сороков в каждом, что мы везли.
Тимоха исподволь глянул на попа. Лицо того было задумчивым и Тимошке стало понятна игра самого попа. Он сам побаивался, но жадность брала верх. Он лишь постарался убеждать самого себя в правильности выбранного действа.
В хоромах попа послышался какой-то шумок. Дверь чуть приоткрылась, и голосок попадьи сказал тихонько:
— Батюшка, супруг, ты просил напомнить о времени.
— Ах да! Щас иду! — глянул на Тимошку и заметил чуть не просительно: — Я на пару минут отлучусь. Дела не ждут. Ты тут посиди, я скоро.
Поп ушёл, а Тимошка, проводив его глазами, подумал: «Ушёл советоваться с попадьихой. Хитёр батюшка! Теперь посмотрим, что меня ждёт».
— Ну что, узнал? — шёпотом спросила жена, чуть отойдя от двери.
— Сказал. Пять сороков соболей! Представляешь?
— А что ж ты?.. Я бы согласилась. Тут риск маленький. Да никто тебя и не заподозрит. А Тимошку можно потом и сдать. Его наговору никто не поверит, — попадья требовательно глядела в заузившиеся глаза мужа.
— Не скажи, милая! — в задумчивости ответил отец Яков. — Пойдут слухи, сплетни. Так будет ещё хуже. Дойдёт до епископа. Думаю, что лучше наоборот. Мне утаить Тимошку будет нетрудно. Зато никто не подумает худого. А он запуган и не станет болтать. Предлагает половину, да с него можно легко и намного больше взять. В Вологде это будет стоить намного дороже. Деньги большие. Тыщи рублей!
— Тыщи?! — ахнула попадья, зажав рот ладошкой. — Боже мой! Соглашайся. Потом придумаем что получше. На всё соглашайся, да не забудь поторговаться. Сам-то он ничего с ними не сможет сделать. Вмиг схватят. Тогда уж точно он покрывать тебя не станет. Ты верно надумал, батюшка! Иди, а то подозрительно будет…
Тимошка вопросительно поднял брови. Спросить не осмелился и ждал.
— Так о чем мы болтали тут с тобой? Говоришь половину? Риск для меня слишком велик, грешник. Четыре сорока и ни на одного меньше, — истово перекрестился батюшка и шепнул короткую молитву.
— Батюшка! — только и смог воскликнуть Тимошка. А поп погрозил пальцем, требуя тишины. — С чем же я останусь! Я столько страху натерпелся за это время!
— Замолкни, сын мой! Жадность не к лицу праведному христьянину! Ты таких денег даже во сне никогда не увидишь, что тебе достанутся. А я обещаю всё продать, и твоё добро тож. А то тож большой риск для меня. Надо основательно всё продумать.
Тимошка в отчаянии махнул рукой, и согласился. Лицо его сморщилось в скорбную гримасу. Он забыл про Агафью. А хотел же о ней поговорить. Не вспомнил.
— Батюшка, как доставить вам тот мешок? — спросил примирительно. — Можно по частям, а то заметно будет, а?
— Погоди с этим. Я подумаю сам. А ты где сейчас обретаешься?
— Да в избе того лихого перевозчика, батюшка. Я даже имени его не знаю. Всего раз его видел три недели назад. В летах такой… с бородой…
— Мы всё с бородами. Ладно, сын мой, иди к себе, всё приготовь и приходи. Жить здесь будешь. А с Агафьей… — ни-ни! Понял?
— Да я и так ничего, батюшка. Кто я такой, чтобы, значит…
— Вот и хорошо. Теперь иди и к вечеру будь тут. Вернёшься к своим обязанностям. Так вернее будет. Мы ещё подумаем, что говорить будем людям. Иди себе.
Тимофей ушёл и на душе чувствовал ликование. То, что ему остаётся и так больше, чем он мог мечтать. А всё ж попик не устоял. Ну и жаден он с попадьёй. И с ними сынок. Тож не отстаёт от родителей.
Такие мысли веселили его, отвлекали от стольких дней страхов и переживаний. Зато жизнь в поповском доме будет вполне сносной. Ещё он подумал, что и поп будет побаиваться его доноса. Вот что соседи по дому «хозяина» подумают? Когда-то могут довести о его вселении. Что могу я сказать в ответ?