— Так ведь надо, — неуверенно ответил парень. — Испросим благословения у богов.
— Тима, я тут приготовила травы ещё с осени. Ты будешь при надобности заваривать и мне давать. Чую, что дело будет сложным. Вдруг что случится, так ты эти травки запомни, и будешь готовить.
Эти слова Ксюши сильно подействовали на Тимофея. Он вдруг осознал, какие трудные времена надвигаются. И спросил с тревогой в голосе:
— Когда роды-то должны начаться, Ксюша?
— Полагаю, что неделя или чуть больше у нас ещё есть. Так что готовься, милый.
Тимошка печально и даже растерянно, глянул на Тагана и оба поняли, что предстоят не только трудные, но и опасные времена. Каждый знал, как много рожениц не только трудно рожали, болели, но и помирали, несчастные, оставляя младенцев мужикам. В деревне хоть рядом баба были и родные. А тут? Потому всех охватило беспокойство.
Уставший до полусмерти, Тимофей вернулся с малой добычей. Всего один рябчик. Его встретил Таган ещё на подходе, когда тот нёс две рыбы с озера. Вид его говорил о чем-то неприятном и Тимошка тут же спросил в страхе:
— Рожает? Как у неё? А ты чего здесь?
— Спросил. Она отпустила. Говорит, что терпимо, а у меня рыбалка. Вот две рыбы. Вполне сносно для ужина. У тебя-то всего один рябчик. Не густо у тебя.
— Ладно, бери его, а я помчался к Айсе.
Та лежала на лавке у печи, и вид её был страдальческий.
— Ну как ты, Айсе? — бросился он к ней.
— Да вот, началось. Воды согрей в котле. А то не успела сказать Тагану, а он у озера рыбу ловит. Как бы не провалился. Лёд уже тонышает.
— Цел он. Видел с двумя рыбами. Я сейчас, моя Айсе! — и торопливо набил котёл снегам, выйдя за дверь.
Лишь следующим днём Айсе разрешилась орущей девочкой. Она показалась страшненькой. Мужики переглядывались, слабо понимая, что с ней делать. Мать едва живая от тяжести родов даже не смогла ничего сказать.
— Обмыть бы тёплой водой и дать пососать грудь матери, — предложил Тимка. — А то криком изойдёт. Гляди, как покраснела от натуги.
Неловко и долго мужики осторожно обмывали новорождённую, и подложили матери. С их помощью девочка наконец ухватила губами сосок и тут же замолчала. Мать едва шевелила рукой, и Тимка помог ей обхватить дочь и чуть прижать к себе.
— Смотри, как жадно сосёт, — прошептал Таган, словно боясь спугнуть малышку. — Наверное, это признак крепкого здоровья. Ты знаешь?
— Откуда мне знать про такое? Поглядим ещё, успеется. А что с Ксюшей? Совсем плохая. Каких трав заварить, ты не запомнил? У меня голова что-то не работает.
Таган подсказал настой для укрепления, но уверенности у него не было.
— Ладно, приготовлю, как ты говоришь. А ты давай с рябчиком разберись. Хорошо свари и отвар дать для бодрости. Должно помочь. Мы его так и не съели.
Лишь на третий день Айсе стала что-то понимать и говорить тихим голосом.
— Ты много не трепыхайся, Ксюша, — потребовал Тимка. — Слаба ты сильно. Вот хлебни отвара рябчика. Для тебя храним. Вчера чуток выпила и всё за весь день. Давай, давай, — настаивал Тимка.
— Это дочь кричит? — с трудом спросила она. — Давай ко мне, покормлю, — и отвалилась на примитивную подушку. Её она сшила только месяц назад, нащипав пуха с убитых птиц.
Тимка с удовольствием смотрел, как дочь сосала грудь, и с каждым днём замечал, что становится всё лучше. Но краснота на лице ещё не сменилась.
Лишь через месяц, примерно, Айсе смогла с трудом встать с постели. Она сильно исхудала и выглядела старой и немощной. Боли ещё тревожили её. Она много пила собственных настоек. По её подсказкам Тимка готовил их.
Таган с утра до вечера гонялся за добычей. Пришлось зарезать последнего оленя оставшегося у них. Первого задрали волки, и от него Таган с Тимкой успели отхватить всего десятую часть. Остальное волки уже отгрызли и поели.
А весна уже шумела. Тайга зазеленела травами и цветами. Появился гнус и с утра до сна ночью донимал людей.
Дочка за месяц с небольшим стала вполне красивым ребёнком, и Тимошка не мог поверить даже себе, какой страшненькой она была при рождении. Назвали её по настоянию матери и Тагана Минлебикой. Но и Тимка настоял на своём, и дал второе имя: Настя. Так и звали её: мать на свой лад Минлебикой, а отец Настей, Натусей.
— А как мне её называть? — спрашивал Таган шутливо. — И так и так? Ладно.
Шло время, а болезненность Айсе не проходила. Здоровье было подорвано, и Тима неожиданно для себя заметил, как сильно изменилась Айсе. Стала неразговорчивой, подозрительной и даже к дочке относилась как-то странно. Вроде бы безразлично.