Тем временем лёд в море сошёл и оно очистилось. И Настя и отец впервые увидели его во всей красе. Тимошка разочарованно заметил на это:
— Ничего особенного. Просто другого берега не видно, а так ничем не отличается от Енисея или Оби в их нижнем течении. Словно губа Тазовская или Обская.
— Нет, тятя! — возражала дочь. — Смотри, какая вода с синевой. А там она почти всегда серая. Нет, море куда красивее. Я хочу искупаться. Да не опасно ли? Ещё кто заприметит, и тогда разговоров не оберёшься.
— А мы вечером можем прийти к морю и искупаться. Мне тоже охота попробовать.
— Никому не говори, тятя! — радостно заспешила проявить радость девчонка. — Я полагаю, что вода уже чуть нагрелась, — смеялась она и шлёпала по бережку босиком, распугивая мальков.
Старый Матвей много времени сидел на солнышке у кибитки и щурил блаженно глаза. Мимо проходила Настя, и он окликнул её:
— Чего не заходишь, девка? Я бы с удовольствием поболтал с тобой. Совсем большая стала. Девушка. Сколько тебе лет будет?
— Недавно было двенадцать. В марте, господин.
— Большая, — неопределённо заметил старик. Ему было лет семьдесят. Зубов во рту у него не было, и он слегка шамкал. — Хочешь на родину вернуться?
— А я даже не знаю где моя родина, господин. В тайге родилась. Там никого на сотни вёрст. Там мне было хорошо. Но и тут не хуже. Особенно при вас, господин мой. Вы так добры к нам. А можно я вас немного полечу, господин? — просительно смотрела в его белёсые глаза.
— Ты знахарка? — удивлённо поднял голову. — Давай. Мне нечего уже терять. А вдруг получится что-нибудь путное.
— Думайте только о хорошем и приятном, господин. У вас бок болит сильно, да?
— Точно, девка! Откуда знаешь? Кто сказал? — оглянулся он по сторонам.
— Никто, господин. Мне так показалось. А там у вас печёнка. Она плохая у вас.
— Я тоже так думаю. Да что с этим делать! Старость…
— Ещё сердце должно щемить. Так, господин?
— Вот, чертовка! Верно и это! Ну и девка! Значит, помочь сможешь?
— Трудно сказать, господин. Я никогда ещё не лечила людей. Зверей лечила, а людей не приходилось. Их просто не было вокруг. А те кто был, не хворали.
— Давай действую, проказница, поглядим.
Голос его жены заставил Настю вздрогнуть.
— Что ты там ворожишь, несчастная!? Сейчас же уйди от моего мужа!
Настя остановила пасы, оглянулась и вопросительно глянула на Матвея. Тот позеленел и крикнул:
— Исчезни, падаль баранья! Ещё помешаешь — прибью. Не сам, а прикажу!
Баба мгновенно засеменила прочь, грузное тело колыхалось во всё стороны.
— Успокойтесь, хозяин! — приложила ладонь к груди. — Вам может стать хуже.
— Уже стало! Ну и стерва! Вечно появляется неожиданно и некстати! Падаль!
— Прошу вас, господин! Вы мне мешаете! Надо успокоиться, иначе может быть хуже. А мне сдаётся, что могу вам облегчить хоть немного вашу хворь.
— Ладно, дочка, — согласился хворый. — Погоди малость. — Он прикрыл глаза. Испарина покрыла его шею. Настя вытерла её воротником его куртки. Её он не снимал. Ему было постоянно холодно. Даже на солнце.
Настя ждала и молча наблюдала старика. И думала, что их ждёт когда он помрёт. И ничего заметно хорошего не могла предположить. А Матвей вдруг встрепенулся.
— А ведь отпустило! То твоя ладошка помогла. Ну-ка ещё немного!
Настя в молчании стала делать пасы и в уме молила всех богов помочь несчастному хворому, отдалить неизбежный конец хотя бы на годик. Почему на годик, Настя объяснить не пыталась.
Почувствовав усталость и вялость во всем теле, Настя немного испугалась.
— Пока хватит, господин. Полегчало? — она встряхивала руки и в голове зародилась надежда и уверенность, что ещё не всё потеряно в этой жизни. Надо просто искать и найти то малое и приемлемое, что может удовлетворить её в жизни.
— Ох, девка! Как легко стало! Ты что, на самом деле знахарка?
— Это первый раз со мной, господин, — призналась девочка, смущаясь. — Сама побаивалась. На самом деле лучше стало?
— Значительно! Вот спасибо, вот удружила! С меня причитается, дочка! Чего б ты хотела? Говори без стеснения. За такое ничего не жалко.
— Нельзя плату брать за помощь страждущему, господин. Дар может пропасть.
— Это кто ж тебе такое сказал?
— Так никто, господин. Кто мог, коль я в тайге родилась, и там никого не было кроме родных да предателя Тагана. Само на ум пришло.
— Предателя, говоришь? И кто тот проходимец?
— Так наш лучший друг, господин. Продал нас за свою свободу. Может и не за свободу, а по зависти или ещё за что. Бог его знает, господин.