— Кушай, сладенький, кушай, — припрашивали женщины. — И рассказывай, что там за невеста?
— А я… Ну… Это же не взятка? Я никого не объедаю? — Крохотный червячок сомнения намекал, что люди не таскают за собой кучу снеди просто так и не предлагают ее первому встречному.
Селянки перемигнулись и залились смехом.
— Только дядюшку своего, да его, видать, столичная фифа сегодня накормит. Ты деньжата возьми, милок, чтоб дядя не ругался, и поведай, что в мире творится. Князь наш жениться надумал? Решился-таки? И что госпожа Майва? Родню из Валесии позвала на праздник?
Если б А Ли хоть немного представлял, каковы скорость и влияние сарафанного радио, он бы мысленно попрощался с разносолами и поскорее сделал ноги. Но у женщин были такие добрые глаза… И запеканка словно умоляла откусить кусочек!
А Ли выложил все, что успел услышать. Получил связку пряников и подзатыльник от помалу приковылявшего на перекресток Ловкача.
Роскошная карета с невиданными в Холмах «номерами» уже уехала. Селянки тоже улепетнули, ссылаясь на работу. А какая работа, если вырядились они будто в храм? Но А Ли никогда не размышлял над чужим враньем.
— Что это, дядя? — Он заметил в руках Ловкача небольшую красивую вещицу. — Тетушка Руденс подарила?
— Какая она тебе тетушка, малец? Госпожа Эреса Руденс, и никак иначе, понял? А это ее перстень. Печатка. Роза с шипами, видишь? Роскошная женщина… И нет, мне она ничего не дарила. Молодость нечаянно вспомнилась, вот я и… Нечистый попутал. Сейчас горцев дождемся, налог заберем и сбегаешь в замок. Бросишь перстень где-нибудь на видном месте, чтоб госпожа думала, будто сама потеряла. Не приведи Великий, меня заподозрит. Такая женщина, ах…
На западе заклубилась пыль, и А Ли не решился ничего уточнять. Выпрямился, упек кулаки в бока… Он собирался прервать свою череду невезений, ведь сама судьба толкала его на встречу с Мечтой.
Нельзя осрамиться перед горцами. Если все пройдет как надо, это знак, что удача наконец-то улыбнулась. Должна же она когда-нибудь взглянуть и на А Ли Шина?
Глава 4. Полукровка
Мелиса ненавидела тряску, правила и капризы.
Тряску — потому что на неровных дорогах Холмов, что петляли между ухоженных деревень, бескрайних полей и тенистых дубрав, было невозможно уткнуться в книгу и сбежать из реальности. С этим Лиса не могла ничего поделать, лишь считать минуты до прибытия в княжеский замок.
Правила — потому что девяносто процентов из них придумали консервативные идиоты. Например, пристойным дамам полагалось путешествовать в строгом закрытом платье темного цвета, дабы не смущать попутчиков и не искушать злодеев, которые всенепременно поджидают за порогом родного дома. В тихих Холмах, ага. Летом, в жару. В компании почти линга, что охотно завяжет бантиком любого татя. Мелиса отчаялась увидеть тут логику и попросту игнорировала предписания этикета и госпожи Руденс.
Капризы — потому что в них Лиса разбиралась плохо. Любое ее действие либо бездействие имело причину, отличимую от «Я так хочу, и точка». Она искала обоснование и в чужих поступках. Искала, эх… Пока не поняла: очень часто люди сами понятия не имеют, что и зачем творят.
Поначалу навязанная королем подопечная казалась типичной представительницей общества капризуль, но вскоре Мелиса заметила: даже выдающиеся глупости Айрис делает, руководствуясь разумом, а не порывами души. Эта хорошенькая девушка отличалась от сверстниц здоровым цинизмом и практичными взглядами на жизнь, однако была слишком поспешна в суждениях.
Когда она видела кусочек мозаики с оленьими рогами, то мигом представляла гостиную охотника и очень удивлялась, если олень изображался у водопоя. Когда стакивалась с несправедливостью, летела на помощь, не разбираясь в деталях.
Госпожа Руденс уверяла: когда-то Айрис была милой, тихой, застенчивой и романтичной. Увлекалась рукоделием, обожала любовные истории, мечтала о полном доме детишек. Составляла букеты со смыслом, тайком сочиняла трогательные стихи, пела романсы…
Лиса не застала то время. В жизни подопечной она появилась после второго экспериментального жениха, когда Айрис превратилась в безразличную ко всему тень. Потом был третий — доморощенный революционер, чьи пламенные речи у алтаря пробудили в «проклятой Миллс» настоящие чувства. Негативные, правда, но лиха беда начало!
Четвертый (языкастый бездельник, который своей тупостью едва не устроил Валесии войну с Книтом, южным соседом) окончательно вернул Ирису к жизни и уверил: мир — помойная яма, где нет места доброте и бескорыстию.