С другой стороны, у Долл Вопинг оружия не было, зато она держала в руке кожаную фляжку, словно собиралась драться ею. Я поставил на рашпер.
Пока женщины с удовольствием обменивались оскорблениями и жестами. «Говнючка ты!» и кукиши, и все такое прочее. Толпа разделилась — одни подстрекали женщин, другие оглядывались в поисках констебля. Мог бы и догадаться, что Абель Глэйз и Джек Уилсон находятся среди зевак.
— Из-за чего скандал, ребята? — спросил я.
— А из-за чего обычно дерутся женщины? — отозвался Джек. — Да они так же готовы вступить в рукопашную из-за мужчин, как мы из-за женщин.
— Хотел бы я, чтобы кто-нибудь подрался из-за меня, — произнес Абель, которому не везло в любви.
И тут до меня дошло. Разве Улисс Хетч не сказал своей девке, когда они подтрунивали друг над другом, «пойди, спроси у прилавка со свининой»? Неужели эти две дамочки устроили перебранку из-за издателя пикантного товара?
Долл и Урсула — если это действительно торговка свининой — кружили напротив друг друга, как две собаки. Одна потрясала своим рашпером, другая размахивала фляжкой, но ни одна не хотела начинать первой. Толпа помалкивала, не желая нарушить чары. Но прежде, чем женщины успели вступить в драку, сквозь толпу привычно протолкались двое констеблей и уперлись в землю служебными дубинками, длинными и тяжелыми, устрашающими на вид и достаточно тяжелыми, чтобы сломать руку или раскроить череп. Имей они дело с мужчинами, уже пустили бы их в ход. Но с женщинами констебли предпочли более человечный подход.
Они схватили обеих. Крупные мужчины с нависшими бровями, сущие Гог и Магог. Один обхватил Урсулу, второй вцепился во фляжку Долл. На какое-то мгновенье показалось, что женщины обернут свою ярость против констеблей, но одновременно я ощутил облегчение, охватившее обеих, словно им удалось с честью выйти из необходимости устроить драку.
И наконец, с некоторым запозданием, появился миниатюрный человечек с аккуратной бородкой. Я его случайно знал — олдермен и судья, Уолтер Фарнаби. Год с небольшим назад я видел, как он опечатывал зачумленный дом на Кентиш-стрит. Очень педантичный человек, которому никто не осмеливался перечить. Очевидно, на ярмарке святого Варфоломея он выступал в должности судьи. В толпе тоже многие его узнали, судя по шепоткам и бормотанью.
По жесту Фарнаби констебли отпустили скандалисток, повиновались, но с таким видом, словно с удовольствием подержали бы женщин еще немного. Не знаю, что сказал обеим Фарнаби — он подошел к каждой по отдельности и пошептал на ухо — но этого хватило, чтобы женщины повернулись и пошли в разные стороны. Урсула вернулась к свиному прилавку, а Долл направилась в ту сторону ярмарки, откуда я только что пришел.
Вмешательство судьи вызвало общее разочарование. Я слышал, как некоторые высказывались в том смысле, что власти суют свой нос в невинные развлечения, а настоящие преступники свободно расхаживают вокруг. Вспомнив Соловья, исполнявшего баллады, и его сообщника, я не мог не согласиться.
Джеку и Абелю было очень любопытно, что у меня произошло с книготорговцем. Я промолчал о реликвии, сказал только, что Улисс утверждает, будто у него есть грязные страницы шекспировской пьесы, но ему нужно время, чтобы ее найти. И добавил, что между Шекспиром и Хетчем имеется своего рода старая вражда, и что книготорговец окружил себя довольно странным обществом, к которому принадлежат только что виденная нами женщина и говорящий ворон по имени Держи-крепче. Рассказал я и о встрече с Томом Гейли.
Дожидаясь, когда можно будет вернуться в логово Хетча, мы побродили по ярмарке, остановились, чтобы глотнуть эля, к нам приставали продавцы конской плоти, человечьей плоти и других диковин. Но мы, как умные жители Лондона, сумели устоять почти перед всеми соблазнами.