— Чушь, — твердо сказал Кип. — Я ее тоже трогал, и прекрасно себя чувствую.
— Где она? — потребовал Майкл.
Дальше все произошло очень быстро. Кип сделал быстрый нырок и внезапно схватил два ножа с полки у себя над головой. Бартоломью нырнул под стол, а Томас и Майкл замешкались, в ужасе глядя, как Кип собирается метнуть первый нож.
— Нет, Кип! — закричал перепуганный Джон. — Не делай этого!
— Я убью только двоих, — произнес Кип, хладнокровно оценивая ситуацию. — Сначала монаха, за то, что поверил не нам, а Томасу, а потом и самого Томаса. Бартоломью — никто, и неважно, выживет он или умрет.
Он отвел руку назад, Томас метнулся к стене, а Майкл упал на пол, поэтому Кипу пришлось запрыгнуть на стол, чтобы хорошо разглядеть свою первую жертву. Он поднял руку, прицеливаясь, но тут раздался отчаянный грохот — сначала первая половина железной полки, а потом и вторая опустились на незащищенную голову служки. Бартоломью успел увидеть, как Кип в ужасе открыл рот и тут же исчез, погребенный под кухонной утварью и прижатый самой тяжелой доской. Доктор прыгнул вперед, чтобы оттащить полку, но она упала так, что сломала Кипу хребет.
— Он перерезал веревку, державшую полку, собственным ножом — объяснил Томас, протягивая Майклу поврежденную бечеву. — Он поднял руку, чтобы метнуть нож, и лезвием рассек веревку. У повара острые ножи.
— Проклятье Барзака! — в ужасе закричал Джон. — Кип трогал реликвию, значит, он был обречен, как Урбан и Эндрю.
— Я не умру, — пробормотал Кип, хотя всем было ясно, что он доживает последние мгновенья.
— Исповедайся, — убеждал его Томас. — Пока еще не поздно.
— И скажи, где реликвия, — добавил Майкл. — Я не хочу, чтобы умер еще кто-нибудь, притронувшись к ней по неосторожности.
Кип прорычал:
— Нет!
Но Джон пошарил на шее у брата и вытащил пурпурный мешочек.
— Вот, — сказал он. — Заберите ее.
Майкл настороженно посмотрел на мешочек и не сделал даже попытки взять его. Бартоломью тем более не собирался этого делать, а Томас был озабочен душой умирающего. Кип, не обращая внимания на увещевания монаха исповедаться в грехах, трясущимися пальцами нащупал мешочек и начал его открывать. Каждое его движение было медленным и затрудненным.
— Это она? — спросил Майкл, внимательно глядя на него. — Это не подделка? Вы не спрятали где-нибудь настоящую?
— А ты посмотри, — язвительно сказал Кип, ткнув щепкой в лицо монаха и усмехнувшись, когда тот отшатнулся. — Чтобы убедиться.
Это были его последние слова. Он закрыл глаза, через несколько мгновений его дыхание замедлилось, а потом остановилось, хотя щепка оставалась крепко зажатой в пальцах. Томас начал читать отпущение грехов. Услышав голос доминиканца, Кип открыл глаза и отшвырнул от себя реликвию. Она ударила вздрогнувшего Томаса прямо в грудь. Тот запнулся посреди молитвы, а Кип окончательно обмяк.
— Боже! — в ужасе прошептал Майкл. — Томас коснулся ее.
— Не думаю, что мы когда-либо раньше совершили в деле столько ошибок и сделали столько ложных выводов, — сказал Майкл на следующий день, сидя с Бартоломью в небольшом фруктовом саду позади своего колледжа. — Мы считали, что произошло три убийства, а на самом деле всего лишь три несчастных случая — ну, четыре, если учитывать Кипа. Во-первых, Уитни, фанатично ненавидевший реликвии Святой Крови. Он не желал остановиться ни перед чем, лишь бы уничтожить одну из них, и погиб, когда западня, устроенная для Эндрю, сработала раньше времени. Камни упали, оглушив самого Уитни, и он задохнулся сажей.
Смерть Уитни можно считать случайной, но в смерти Эндрю и Урбана имеется и человеческий фактор. Джон настаивает, что Кип не собирался убивать Урбана, подставив ему подножку, и я думаю, что он говорит правду, но Кип все равно ответственен за эту смерть. А кончина Эндрю и вовсе очевидный случай самоубийства. Он сознательно пошел на прогнивший причал, усыпив себя снотворным, чтобы не выплыть. Да еще то, как он упал, по словам Урбана, — с выпрямленными неподвижными ногами, словно намеревался погрузиться в ил как можно глубже… Может быть, он думал, что уже никогда не выплывет.
— Просто сейчас засуха, и река обмелела, — пробормотал Бартоломью. — К счастью для него, отвар подействовал, и он просто впал в бессознательное состояние и утонул. Я думаю, он хотел представить свое самоубийство несчастным случаем, чтобы сделать намек Томасу. Он понимал, что все равно долго не проживет, и решил воспользоваться своей смертью, чтобы Томас всерьез принял проклятье Барзака.
— И исполнил его последнее желание. Всех монахов учат повиноваться наставникам, и Томас не исключение, несмотря на их прежний разлад. Не понимаю, почему он избрал Томаса, а не Урбана. Может, потому что любил Урбана и не хотел, чтобы тот рано умер?
— Думаю, других причин нет, — ответил Бартоломью. — Урбан засомневался, когда ему предложили реликвию в первый раз, и Эндрю понял, что, несмотря на все заявления о своей преданности, Урбан еще не готов к смерти. Но Эндрю не следовало умирать до того, как он убедится, что реликвия в руках Томаса и тот согласен выполнить его просьбу. Все могло пойти наперекосяк — да так оно и случилось.
— Не совсем верно. Я только что сказал тебе, что Томас готов повиноваться предсмертному желанию своего бывшего наставника — именно это он сейчас и делает. Он ушел из Кембриджа сегодня утром, надев реликвию на шею. Через неделю она окажется в Норвиче. Ты был прав насчет него, а я ошибался. Какая жалость, что ему придется умереть — доминиканцам нужны такие люди, как он, непредубежденные, сострадательные, терпимые.
— Не думаю, что он умрет, — произнес Бартоломью. — И это не я был прав насчет него, а ты.
— Что ты имеешь в виду?
— Томас убил Кипа.
Майкл уставился на него.
— Нет. Кип сам себя погубил! Томас показал нам перерезанную веревку, которая удерживала полку — помнишь?
— Я помню, что сказал он именно это. Однако когда Кип схватил нож с полки, Томас взял другой со стола. Потом метнулся к стене, где веревка, удерживающая полку, была привязана к крюку. Полка обрушилась на Кипа, как божественное отмщение, но на самом деле это Томас перерезал веревку, прикрепленную к вороту. Кроме того, ситуация, описанная Томасом — с Кипом, якобы перерезавшим веревку, когда он метил в тебя — просто невозможна.
Майкл пристально вглядывался в него.
— Ты уверен?
Бартоломью кивнул.
— Я точно видел, что произошло.
— Так почему же ты ничего не сказал?
— Потому что он спас тебя, и я ему за это благодарен. Но он лжец. Он лгал насчет своей истинной цели пребывания в Кембридже, втирался в доверие к порядочным людям вроде приора Мордена, пытался обнаружить предательство в полемике о Святой Крови, а это трудно назвать благородным делом; и он не был честен с нами, когда дело коснулось его прежнего знакомства с Эндрю.
Майкл не отрывал от него взгляда.
— Так, может быть, хорошо, что он ушел отсюда?
— Хорошо, — согласился Бартоломью. — Ты как-то сравнил его с рыбьей головой, которую Джон Рауф уронил тебе на плечо в монастыре доминиканцев, еще до того, как мы услышали о реликвии. Ты был прав: он из тех, кто, оставаясь в укрытии, поджидает, пока другие сами навредят себе собственной беспечностью.
— Вонючая, злобная душонка со всевидящими глазами, — содрогнулся Майкл. — Как проклятье Барзака.
Томас пустился в путь на рассвете, покинув приора Мордена и доминиканцев Кембриджа и пообещав доставить реликвию в Норвич, как просил Эндрю. Он посмотрел на человека, сидевшего рядом с ним в повозке, и они обменялись удовлетворенными ухмылками.
— Как легко оказалось одурачить монаха и врача, — прокаркал Сетон. — Они поверили, что Кип швырнул в тебя настоящую реликвию. Все поверили.
— Если бы она была настоящая, я бы уже мог умереть, — отозвался Томас. — Какая удача, что ты оказался под рукой, когда умер Урбан, и смог ее найти и спрятать.