— Капы-кулу [2] сказали мне, что ты прибыл, дорогой. — Он распахнул объятия, принимая Девлет Гирея. — Так получилось, что я загостился во дворце своего брата, который теперь принадлежит тебе. — Ох, до чего неприятна была его усмешка — прямо шакал! — Ты ведь не выгонишь меня?
Юноша покачал головой:
— Конечно, нет, дорогой дядя.
— Отлично, — кивнул Сахиб и положил тяжелую смуглую ладонь на плечо племянника. — Пойдем в покои, мой дорогой. Ты устал с дороги и, наверное, хочешь есть.
Девлет Гирей не стал отказываться. Он действительно устал после долгой и утомительной дороги и чувствовал голод. Мать и дядя провели его в комнату, довольно просторную, стены которой были увешаны коврами и оружием. На полу служанки разостлали скатерть, положили подушки и теперь суетливо уставляли скатерть разными яствами: вяленым конским мясом, пирогами с мясом — кобете, рисом. По краям расставлялись напитки: айран, язма, буза.
Девлет с наслаждением опустился на мягкие подушки и поблагодарил Аллаха. Он не забыл, что у татар издавна уважительно относились к еде. Запрещалось выбрасывать на землю даже маленький кусочек или ругать кушанье. Оно всегда рассматривалось как благодать Аллаха. Мать часто цитировала строки Корана: «Верующие! Ешьте из тех благих снедей, какими мы наделяем вас, и благодарите Бога, если вы ему поклоняетесь. Он запретил вам в пищу мертвечину, кровь, свинину и то, что было заколото с именем других, а не Аллаха».
Омыв руки из сосуда, заботливо поднесенного служанкой, Девлет принялся за еду. Он брал всего понемногу и ел с большим аппетитом. Сахиб лукаво посматривал на племянника своими хитрыми глазами, и это раздражало и пугало юношу.
— После обеда я покажу тебе комнату, приготовленную для сна, — сказал он. Однако Девлет покачал головой:
— Я хотел бы прогуляться по окрестностям. Сон никуда от меня не уйдет, впереди целая ночь. Я соскучился по родной земле, дядя.
Сахиб наклонил голову:
— Что ж, это хорошая идея. Хочешь — тебе снарядят лучшего коня, и ты прокатишься за ворота.
Юноша согласился. Ему хотелось продемонстрировать свое искусство наездника.
— Тебе снарядят Булата, — продолжал Сахиб. — Хороший конь, немного с норовом, но тебя же учили верховой езде лучшие наездники Стамбула…
Ноздри Девлета дрогнули. Он подумал, что дядя всегда будет радоваться любым его промахам.
— Ты прав, — произнес он. — Булат так Булат.
Сахиб щелкнул пальцами и приказал подошедшему к нему капы-кулу:
— Приготовьте коня для моего племянника.
Послушный раб исчез, как призрак, и Девлет, ополоснув руки, поднялся, ощущая приятную тяжесть в животе. О Аллах, как же вкусны блюда его родной земли!
— Слуги этого дворца довольно исполнительны, — пояснил Сахиб Гирей, выходя с племянником во двор, — видишь, вот и Булат. Как он тебе?
Юноша потрепал коня по мускулистой шее, тонкие пальцы пробежали по гладкой, как шелк, шерсти. Конь, словно почувствовав в нем прекрасного наездника, потянулся губами к руке Девлета.
И без того узкие глаза дяди стали еще уже, как щелочки.
— Смотри-ка, признал тебя, бродяга, — усмехнулся он в черные с рыжинкой усы. — Поезжай, прокатись.
— Подождите минуту, — обратился юноша к конюху, переминавшемуся с ноги на ногу в ожидании приказания. — Я сейчас выйду.
Провожаемый внимательным взглядом черных узких глаз родственника, он быстро вбежал во дворец, в отведенные ему покои, и достал из-под многочисленных тюков с одеждой небольшую кожаную сумку. Посмотрев внутрь, Девлет улыбнулся и направился к тому месту, где его ожидал конь. Сахиба он не увидел. Чернявый конюх передал ему поводья и напутствовал:
— Добрый конь Булат. Только будь настороже, господин. Иногда он норов свой выставляет, скинуть может.
Девлет кивнул, показывая, что понял его, вскочил в седло, натянул поводья — и Булат понесся за ворота дворца, выбежал на белую каменистую дорогу и, перейдя в галоп, вынес юношу на небольшой каменный холм. Он остановил коня и осмотрелся по сторонам. У холма каменистая дорога раздваивалась, будто река, на два рукава. Одна вела в горы, к пещерам, которыми его пугали в детстве. Другая спускалась в бескрайнюю степь, серую от полыни, издававшей терпкий пьянящий запах. Юноша нахмурил точеные, как у восточной красавицы, брови, и погрузился в свои мысли. Из задумчивости его вывел хриплый голос, показавшийся знакомым: