– Ладно, Дэйв! – заорал я.
Стеклянный блеск исчез из его глаз, когда они встретились с моими. Потом он посмотрел на револьвер в своей руке. Медленно, почти неохотно он опустил руку, и она повисла вдоль туловища. Лицо его покрылось потом. Он был словно в помрачении.
– Ну, пошел вниз, – велел он почему-то хриплым голосом. Силы, по-видимому, оставили его.
Я стал спускаться в шахту. Каменные опоры для рук намокли, и руки скользили. Меня охватили темнота и звуки капающей и льющейся воды. Внешний мир сократился до белого пятнышка света там, наверху. Луна стояла так низко над горизонтом, что ее лучи в шахту не попадали. Темная фигура Дэйва загородила светлое пятно, и теперь каменные стены освещались только его фонариком.
Когда мы вернулись в убежище, он закрыл вход и запер его на засов. Затем он заставил меня сесть по одну сторону нашей камеры, а сам уселся по другую, держа револьвер на коленях и не спуская с меня глаз. Я зажег еще одну лампу и сидел, думая о Кити. Стрелки моих часов медленно приближались к трем.
Черт бы побрал этого труса валлийца! Она ведь будет меня ждать. Будет думать, что я не пришел потому, что сержусь на нее. Боже мой, она способна на все, что угодно, если я не приду. Перед моим мысленным взором вмиг возникла картина: вот она сидит перед очагом, глаза сухие, тело сотрясается от рыданий. Она винит себя за то, что произошло. В таком состоянии ее никак нельзя оставлять одну. Если мы не встретимся, она может… Я отбросил от себя эту мысль. Она придет в тайник, как делала это раньше. Что толку воображать себе всякие ужасы. Она расстроена, ужасно расстроена, но и только. Это естественно. Она не из тех девушек, которые способны на глупости.
Но время шло, и я начинал все больше беспокоиться. Мне представлялась, как она стоит там, возле шахты, одна, а тени становятся все длиннее. И когда она поймет, что я не приду… Прямо перед ней – скалы. Она вспомнит об этих скалах и о том, как окончилась жизнь моей матери. Обязательно вспомнит.
Я все поглядывал на Дэйва Таннера. И всякий раз встречался с его настороженным взглядом. Один раз он сказал:
– Бесполезно, парень. Я за тобой слежу, даже не думаю засыпать.
Мне казалось, что я слышу тиканье моих часов, такая стояла тишина. И вправду, как в гробу. Вдруг послышались новые звуки. Дэйв вскочил на ноги, держа в руках револьвер. Звуки шли со стороны входа. Стучали камнем по камню.
– Кто-то хочет войти, – прошептал Дэйв. Глаза у него расширились, все тело напряглось. – Это полиция. Это они стучат. Ищут вход.
– Глупости, – сказал я. – Это девушка. Открой, Дэйв.
– Нет! – крикнул он. – Нет! Отойди от входа.
Дэйв направил револьвер в сторону моего живота. Он был так возбужден, что я не смел пошевелиться. Стоит мне двинуться с места, как он сразу выстрелит.
– Я не сказал этого капитану, – прошептал он, – но по дороге сюда я нос к носу столкнулся с местным копом. Это было на шоссе. Я шел там, потому что это было быстрее, чем пробираться через болото. Коп стоял спокойно, делал что-то со своим мотоциклом. Я его и не заметил, пока он не направил на меня свой фонарь.
Стук прекратился. Зато послышался другой отдаленный звук. Может, лилась вода, может, кто-то звал. Толстые каменные плиты заглушали звук. Он повторился. Потом наступило молчание. Я посмотрел на Дэйва, прикидывая расстояние для прыжка. Мне просто необходимо было встретиться с девушкой. Но он понял по моему взгляду, что я задумал, и снова отошел в дальний угол, держа меня под прицелом.
– Дэйв, – сказал я. – Я должен поговорить с этой девушкой.
– Стой, где стоишь, – приказал он мне.
– Но Боже мой, почему ты думаешь, что это полиция? Говорю тебе, это девушка меня ищет, она снова пришла, так же как приходила давеча вечером.
– Очень надеюсь, что ты прав. – Дэйв тяжело опустился на один из ящиков. – Господи, как я надеюсь, что ты прав! – Он отер пот с лица грязным платком, больше похожим на тряпку. – Если это полиция… – Он не договорил. – Почему ты думаешь, что это девушка? – В его голосе звучали нотки надежды.
– Послушай, – сказал я. – Эта девочка находится в состоянии шока. Она только что узнала, что старый Менэк убил ее мать.
– Не может быть!
Тут я все ему рассказал. Другого выхода у меня не было. Рассказал всю эту историю. И когда я закончил, он воскликнул:
– Джим, дружище, это уж-жасно! – Просто невероятно, до чего это был чувствительный человек.
– Ну что, теперь ты позволишь мне встретиться с этой девушкой? – спросил я. – Я боюсь, что если я ее не увижу, то, оставшись одна, она может совершить какую-нибудь глупость.
Он колебался. В его душе боролись страх и любовь ко всему драматическому и чувствительному.
– Боже мой, неужели ты не понимаешь, что она сейчас думает? – сказал я. – Она считает себя виноватой в том, что моя мать бросилась в тот день со скалы. Ей просто необходимо услышать от меня, что это не так, что она тут ни при чем. Если бы я был там… – Я не договорил, мне не хотелось доверять свою мысль словам.
Он кивнул и нерешительно поднялся на ноги.
– Даю тебе слово, что не буду пытаться сбежать от тебя, – продолжал я. – А если окажется, что это полиция, мы немедленно вернемся назад, идет?
Он подошел к выходу и спокойно отодвинул засов. Затем повернул верхнюю плиту и осторожно выглянул наружу. Я уже стоял рядом с ним. В галерее было темно, если не считать света наших ламп, который отражался в каменной стенке напротив нашего тайника. Мне не понадобилось много времени для того, чтобы дойти до перекрестка, свернуть к шахте и выбраться по каменным ступенькам наверх. Луна только что зашла. Море на горизонте, словно обрезанное по линейке, отделялось от светлой полоски не успевшего потемнеть неба. Вершины скал были похожи на темные горбы, и невозможно было сказать, есть там Кити или нет. Спотыкаясь, я побежал к шахте, искал ее в рудничных постройках, но там се нс было. Я стал ее звать. Ее имя, поплутав по развалинам, возвращалось ко мне назад в виде эха. Я побрел вдоль скал в сторону Боталлек-Хед. Иногда мне казалось, что я ее вижу. Но всякий раз оказывалось, что это либо куст, либо старая каменная стена.
Мне не нравилось это место ночью. Оно вызывало во мне дрожь. Пока светила луна, было еще ничего. Но сейчас, в этом тусклом свете, оно казалось враждебным, словно возвратилось в какое-то свое первобытное прошлое. А эти старые рудники! Сколько пота было пролито ради того, чтобы эти скалы превратились в пчелиные соты. Не обращая внимания на протесты Дэйва, я ходил взад-вперед по скалам, выкрикивая ее имя. Никакого ответа, только филин один раз отозвался мне. Я был вне себя. Кити вдруг сделалась мне страшно дорогой. Она была мне необходима, и я боялся, что потерял ее навсегда. Дэйв, хромая, нагнал меня, когда я в очередной раз остановился у края темного массива Боталлек-Хед. Это место имело для меня какую-то притягательную силу. Длинные волны бессчетными рядами накатывали, ударяясь в подножие утесов. В кипящей пене прибоя виднелись темные камни. А далеко слева стояло, словно сторожевая башня старинного замка, здание машинного отделения; брызги волн достигали самой его кирпичной трубы. Мне казалось, что на плоском камне, с которого скатывалась вода, я разглядел чье-то тело. Моргнув, посмотрел снова, там ничего не было. Просто игра света. Я отступил назад. Я не страдаю от головокружений, но в этих скалах что-то такое было – они притягивали к себе. Дэйв схватил меня за руку.
– Как я думаю, она пошла домой, – сказал он, жалея меня всем своим чувствительным сердцем.
– Точно. Вернулась в дом. – Я повернул назад. – Пойдем посмотрим, – сказал я и зашагал по тропинке, ведущей наверх к Крипплс-Из.
Он не возражал. Я слышал, как он хромает рядом со мной. Небо на западе окончательно потемнело. С каждой минутой становилось все темнее. Развалины рудничных построек, казалось, выскакивают прямо на нас из темноты – бесплотные расплывчатые тени. По шоссе, проходящем через деревню Боталлек, ехала машина, освещая своими фарами темный силуэт Крипплс-Из. У меня снова возникло ощущение нереальности, которое я испытал, впервые увидев этот дом. Он не имел права оставаться жилым домом среди этой разрухи. Ему тоже следовало дать разрушиться, распасться на составные части. Он принадлежит прошлому.