– Восемь лет – немалый срок, – сказал я. Она молча кивнула.
Сидя напротив нес, я не знал, что говорить. Никакие слова не могли устранить разделявшую нас пропасть. И все же мне нужно было сказать ей то, о чем в свое время я не мог написать.
– Надеюсь, ты здорова? – задал я совершенно дурацкий вопрос
– Да, – тихо ответила она.
– И счастлива?
Она не ответила, и я подумал, что она не расслышала мой вопрос. Но потом она сказала:
– Все мое счастье заключалось в тебе. Дик. – Она повернулась и быстро взглянула на меня. – Я не знала о ранении. Когда это случилось?
Я рассказал.
Она опять отвернулась к окну:
– Алек никогда не говорил мне об ЭТОМ. Мне было бы легче понять.
– Может быть, он не хотел, чтобы тебе было легче понять?
– Возможно.
Наступило неловкое молчание. Мы оба были так напряжены, что в какой-то момент я понял, что оно может излиться либо в рыданиях, либо в истерическом смехе. И в обоих случаях мы будем выглядеть глупо.
– Что ты делаешь в Милане? – поинтересовался я.
– Провожу отпуск. А ты?
– У меня здесь дела.
Снова воцарилось молчание. Думаю, мы оба понимали, что пустая болтовня ни о чем не для нас.
– Ты долго пробудешь в Милане? Я имею в виду, не могли бы мы еще раз встретиться?
Она остановила меня решительным жестом руки.
– Не надо усугублять и без того сложную ситуацию, Дик, – сказала она, и ее голос дрогнул.
Эти ее слова положили конец пустой болтовне и перенесли нас в прошлое, в котором у нас было много общего: каникулы в Уэльсе, Бремерские игры, во время которых мы и познакомились. Перед моим мысленным взглядом возникло ее стройное тело, разрезающее воду, ее смеющееся лицо, склонившееся надо мной под сенью дуба. Меня захлестнула волна воспоминаний, перемежающихся горестными сожалениями о том, чего не свершилось в моей жизни, – о семье, детях… Потом се руки легли на стол, и я увидел, что она не замужем.
– Разве не можем мы вернуться… – начал было я, но ее взгляд вынудил меня замолчать. Она не вышла замуж, но возврат к старому невозможен. В ее глазах была неизбывная печаль.
– Пожалуйста, уходи, Дик. Алек скоро вернется и… Но сейчас мне было абсолютно наплевать на Алека.
– Я дождусь его. Мне надо кое-что ему передать от Мака из Чехословакии.
Ее взгляд сделался напряженным, и я понял, что она догадывается, чем занимается ее брат.
– Так ты тоже? – удивилась она. – Я думала… – Ее голос умолк.
– Я оказался втянутым случайно, – быстро сказал я.
Ее пытливый взгляд впился в мое лицо, словно опасаясь обнаружить в нем какую-то перемену. Потом вдруг:
– Расскажи мне о своей ноге. Тебе было больно? Хирург был хороший?
Я рассмеялся и рассказал ей все как было, ничего не скрывая. Я погряз в самоуничижении, объясняя, что чувствуешь, когда пилят кость без анестезии, и к тому же знаешь, что эта пытка будет повторяться снова и снова. Я видел, что причиняю ей боль. Но она не остановила меня, и я продолжал:
– Понимаешь, я ничего не помню. Я знал только одно: меня снова оперировали, и я отчаянно кричал, впадая в бред, а после операции мне говорили, что больше их не потребуется, что они получили все…
Внезапно я остановился, почувствовав, что кто-то стоит у меня за спиной. Я оглянулся и увидел Алека Риса. Увидел напрягшиеся мускулы его шеи и кровь, прилившую к лицу от охватившего его бешенства.
– . Однажды я уже предупреждал тебя, Фаррел, что сверну тебе шею, если ты попытаешься снова говорить с моей сестрой.
Я поднялся, а он продолжал:
– Думал, наверное, успеть, пока я в аэропорту. Его власть над сестрой была очевидна, и я почувствовал, как во мне нарастает злоба.
– Сядьте оба, – спокойно проговорила Элис, схватив Алека за руку. – У Дика весточка для тебя от Максвелла.
Он недоверчиво взглянул на меня:
– Где ты видел Мака?
– Вчера в Пльзене, – ответил я. Потом я повернулся к Элис: – Извини нас. – И отошел с ним к окну.
– Тучек здесь? – спросил я. Он пристально смотрел на меня.
– Что тебе известно о Тучеке? – спросил я. Было очевидно, что он мне не верит.
– Ян Тучек арестован в четверг. Максвелл помог ему бежать этой ночью. Тучек и генерал чешских ВВС должны были прибыть в Милан вчера утром.
– Я не верю ни одному твоему слову.
– Меня не интересует, веришь ты или нет. Максвелл просил меня увидеться с тобой по приезде в Милан и сказать, чтобы ты немедленно сообщил, прибыли они или нет. Он боится, что они попали в. аварию, так как им было сказано связаться с тобой сразу же по прибытии и Милан, а от тебя не поступило никаких известий.
Он засыпал меня уймой вопросов, потом выпалил:
– Почему, черт побери, ты не сообщил мне об этом в аэропорту?
– Твое поведение не позволило мне приблизиться к тебе, – ответил я.
– Что ты делал в Пльзене? Я рассказал:
– Ты действительно представляешь эту фирму? Он все еще не доверял мне.
– Да. Но ведь ты, черт побери, имеешь возможность проверить правдивость моих слов.
– Конечно. И сделаю это немедленно. Но предупреждаю, если ты ведешь двойную игру… – Он крутанулся на каблуках, но потом снова повернулся ко мне: – И держись от Элис подальше, пока ты здесь.
Он подошел к сестре, что-то сказал ей на ухо, потом, бросив на меня суровый взгляд, поспешно удалился.
Я вернулся к столу и вновь почувствовал прикованный к моей ноге взгляд Элис. Она принялась собирать чайную посулу, словно сама намеревалась отнести ее к стоике. Поскольку она молчала, я спросил:
– Как долго ты пробудешь в Милане?
– Не долго. Я собираюсь в Рапалло, а потом с друзьями Алека в Канны.
– Надеюсь, ты хорошо проведешь время. – пробормотал я.
– Будет прекрасная, солнечная погода, и, я думаю, мы получим максимум удовольствия, – сказала она чуть слышно. И потом совсем тихо добавила: – Пожалуйста, уходи. Дик.
Я кивнул:
– Да. Ухожу. До свидания.
– До свидания.
Она сидела потупившись и даже нс подняла на меня глаз. Я вернулся к своему столику, собрал вещи и направился к выходу. Когда я проходил мимо нее, она сидела, отвернувшись к окну. В дверях я задержался на минуту в надежде, что она подаст мне какой-нибудь знак, но напрасно.
Они покинули отель утром на следующий день. Я не знаю, куда они переехали. Знаю только, что, не увидев их за завтраком, я обратился к портье и таким образом узнал: они уехали.
Было бесполезно заниматься делами в воскресный день. А было как раз воскресенье. Солнце сияло в безоблачном небе, и на улице было тепло. Я направился по Виа Виттор Пизанн к парку. Я смотрел на девушек в ярких летних платьях, на радостные и счастливые смуглые лица вокруг, и на душе у меня стало легко. Таинственное исчезновение Тучека и мои неприятности с чешской тайной полицией казались далекими, словно стали частью другого мира. Деревья в садах покрылись свежей листвой. Вокруг бурлила жизнь. Я сел на скамейку и отдался ласке нежного весеннего солнца. Было приятно вот так просто сидеть расслабившись. Завтра начну работу, а сегодня можно наслаждаться отдыхом. Я навсегда запомнил этот блаженный час, проведенный в миланском парке. Он запечатлелся в моей памяти в образе оазиса в пустыне. Это было счастливейшее мгновение, казавшееся почти прекрасным, потому что оно оказалось между моим прошлым и будущим. Я помню девочку, бежавшую за большим желтым мячом, ее белозубую улыбку, шелковистые черные волосы и темные глаза, искрящиеся смехом. Ее мать сидела рядом со мной и, прикрывшись шалью, кормила малыша грудью. Она простодушно поведала мне, что надеется поехать в этом году в Геную. И все это время я видел перед собой толпы нарядно одетой публики и слышал жизнерадостные голоса.
Эта удивительная атмосфера казалась особенно прекрасной после мрачной действительности Чехии. Все равно что слушать Россини после Вагнера.
Разнежившийся и счастливый, я вошел в кафе на Виале Витторио-Венето и заказал коньяк. Я просидел там до половины первого, ловя, ради воскрешения своего итальянского, обрывки разговоров. Потом вернулся в отель. Когда я подходил к лифту, портье за стойкой окликнул меня: