«У балкона! Так вот почему окно было открыто! Кто-то был в моей комнате».
– Расскажите мне точно, что случилось?
Она смотрела на меня во все глаза. И была напугана, но, думаю, она не отдавала себе отчета в том, чем именно напугана.
– Так что же все-таки случилось? – спросил я строгим голосом.
Она медлила, но потом перевела дыхание и сказала:
– Я убирала постель, синьор. Открыла окна, чтобы проветрить комнату, а потом вошел этот человек. Он испугал меня своим внезапным появлением. Но он приложил палец к губам и сказал, чтобы я вас не беспокоила. А еще сказал, что он доктор. Его вызвали, так как вы заболели, синьор, и он дал вам лекарство, и добавил, что вы только что заснули, и прошел через балкон, потому что боялся вас разбудить.
– Он назвался доктором?
– Да, да, синьор. Но это был доктор не из отеля. Иногда к постояльцам вызывают других докторов. А вам уже лучше, синьор?
– Я не болен и не вызывал доктора.
Она недоверчиво глядела на меня, явно не веря ни одному моему слову. Вероятно, вид у меня был свирепый. Я был во власти ужаса, коренившегося во мне и теперь выплеснувшегося наружу. Мне нужно было все время контролировать свои эмоции.
– Вы можете описать этого человека?
Она покачала головой и стала бочком пятиться от меня. Я понял, что она сейчас пустится бежать.
– Он был высокий или маленького роста? – спросил я.
– Высокий. .
Внезапно я вспомнил о фотографии, которую держал в руке. Я прикрыл рукой часть фотографии, чтобы не была видна военная форма, и показал ей только лицо:
– Этот?
– Да, да, синьор, это тот самый человек. Но только без усов, – не очень уверенно продолжала она. – Не могу утверждать, синьор, но он очень похож на него. Извините, мне надо идти. У меня очень много дел.
Она отошла от меня и засеменила по коридору.
Я стоял, глядя на фотографию. Темные маленькие глазки Сансевино смотрели на меня с фотографии. Это было невозможно. Проклятье, ведь Сансевино мертв. Я видел его труп. Мозги, разбрызганные по столу, зажатую в руке «беретту». Даже горничная, заметив у человека на фотографии усы, усомнилась. Но для чего Ширеру понадобилось обыскивать мою комнату? И почему он выдал себя за доктора? В экстремальных обстоятельствах человек придумывает наиболее правдоподобную версию. Ширер не назвался бы доктором. А Сансевино мог. Для него это было бы естественным шагом, объясняющим именно такой образ действий.
Я ощутил холодок, пробежавший по спине, в душе шевельнулся инстинктивный страх и вместе с ним предчувствие дикой радости. Предположим, прошлой ночью я встретил Сансевино… Но я тут же отбросил эту мысль. Это было слишком неправдоподобно и слишком ужасно.
Я повернулся и медленно прошел по коридору к лестнице. Но пока шел в бар, эта мысль опять прочно засела у меня в голове. Это объясняет вчерашнее странное поведение того человека. Это объясняет мой страх. Но теперь я не боялся. Я торжествовал. Предположим, то был Сансевино. Предположим также, что это он бежал с виллы «Д'Эсте». Тогда я смогу отплатить ему за все, что он сделал, отплатить за боль, за часы медленной пытки в ожидании…
– В чем дело, синьор Фаррел? Что случилось?
Я подошел к столу, за которым оставил графиню.
- Нет, – ответил я. – Ничего не случилось.
В моем бокале оставался коньяк, и я выпил его залпом.
– Вы выглядите так, словно встретили привидение, – сказала она.
– Привидение? – Я посмотрел на нее и сел. – Что заставило вас так думать?
Ее брови недовольно изогнулись в ответ на резкость моего тона.
– Я что-то не так сказала? Извините. Я не очень хорошо говорю по-английски. Я имела в виду ваш расстроенный вид.
– Ничего, – ответил я, вытирая платком лицо и руки. – Иногда со мной такое случается.
Я вспомнил, что точно такое же ощущение у меня было на Патрии, когда я ожидал парохода, на котором должен был отправиться домой. У меня тогда творилось то же самое с головой, словно железный обруч сжимал ее. Тогда я провел два месяца в госпитале. Неужели я снова окажусь и больнице?
– Черт возьми, я не могу себе это представить!
– Что вы сказали? – Она странно посмотрела на меня, и я понял, что произнес что-то вслух.
Я подозвал официанта.
– Выпьете еще? – спросил я ее.
Она покачала головой, и я заказал себе двойной коньяк.
– Вам не следует много пить. Я засмеялся:
– Если я не выпью… – Я заставил себя замолчать, подумав, что такая словоохотливость небезопасна.
Она протянула руку и опять коснулась моей руки, переходя на доверительный тон:
– Извините, но мне кажется, в вашей жизни произошло что-то ужасное.
Официант принес коньяк, и я жадно прильнул в бокалу.
– Вы знаете этого человека? – спросил я, протягивая ей фотографию.
Наморщив лоб, она принялась ее рассматривать.
– Ну, кто это? – нетерпеливо спросил я.
– Не понимаю, он в фашистской форме.
– И у него усы, – добавил я.
Она вскинула на меня глаза:
– Почему вы показываете мне это?
– Так кто же это? – не унимался я.
– Вы прекрасно знаете. Человек, которого вы встретили вчера.
Я грохнул бокалом по столу:
– Имя человека на фотографии – иль дотторе Джованни Сансевино.
Я взял фотографию и сунул се в бумажник.
– Сансевино? – Она непонимающе смотрела на меня. – Кто он такой, Сансевино?
Я указал на свой протез:
– Это его рук дело. – Мой голос дрожал от ярости. – Моя нога пострадала во время авиационной катастрофы. Он мог бы ее спасти, так как был достаточно хорошим хирургом. Вместо этого он трижды подвергал меня операции, два раза ампутировал ногу ниже колена и один – выше, и всегда без анестезин. – Ярость во мне вздымалась подобно морскому приливу. – Он умышленно пилил мою ногу по кускам.
Костяшки пальцев у меня на руке побелели от напряжения. Я так крепко сжал ладони, как будто они сомкнулись на шее Сансевино. Потом я взял себя в руки:
– Где мне найти Вальтера Ширера?
– Вальтера Ширера? – Она помолчала, потом сказала: – Не знаю. Думаю, что его сегодня нет в Милане.
– Он остановился в «Насьональ»?
– Да, но… – Она снова накрыла своей рукой мою. – Вы должны забыть прошлое, синьор. Люди, думающие слишком много о прошлом… – Она пожала плечами. – У каждого из нас есть нечто такое, что лучше было бы забыть.
Ее взгляд блуждал по бару.
– Почему вы это говорите?
– Потому что вы внутренне напряжены. Вальтер вам напоминает человека на фотографии, и вас это тревожит. – Она вздохнула. – Я тоже хочу забыть свое прошлое, – тихо добавила она. – Я не всегда была такой, какой вы меня видите. Я родилась в трущобах, на окраине Неаполя. Вы знаете Неаполь? – Она улыбнулась, когда я кивнул. Это была вымученная улыбка. – Тогда вы знаете, что это такое, синьор. К счастью, я умела танцевать. Я познакомилась с одним человеком из Сан-Карло, и он устроил меня в кордебалет. После этого жизнь стала полегче. Теперь я графиня и стараюсь не думать о прошлом. Можно сойти с ума, если постоянно думать о тяготах жизни, которые мне довелось испытать.
Она приблизила ко мне лицо, и наши глаза встретились. Ее огромные глаза, как оказалось, были светло-коричневыми, с зелеными крапинками, а белки не совсем белыми, скорее, цвета старого пергамента.
– Думайте о будущем, синьор. Не живите прошлым. – Она стиснула мою руку. – Я должна идти, – сказала она уже деловым тоном и взяла свою сумочку. – В полдень я уезжаю во Флоренцию.
– Как долго вы пробудете во Флоренции?
– Недолго. Проведу пару дней с друзьями, потом поеду в Неаполь. У меня там вилла. Вы знаете Палаццо дойны Анны на Посиллипо?
Я кивнул.
– Моя вилла около Палаццо. Надеюсь, вы навестите меня, когда будете в Неаполе. Она называется «Карлотта».
– Буду очень рад.
Она встала и, пока я провожал ее, сказала:
– Почему бы вам не взять отпуск? Вам было бы полезно поваляться на солнышке и отдохнуть. – Она взглянула на меня, слегка приподняла брови. – Милан, как мне кажется, не самое лучшее место для вас. Кроме того, мне хотелось бы снова повидаться с вами. У нас есть что-то общее – у вас и у меня – наше прошлое. – Она улыбнулась и подала мне руку.