С пятой попытки Тухачевскому все же удалось бежать из плена и добраться до Швейцарии. Здесь снова начинаются откровенные непонятки. В Швейцарии Тухачевский отчегото прохлаждался чуть ли не месяц — швейцарскую границу он перешел 18 сентября 1917 г., а к русскому военному агенту в Париже графу Игнатьеву (тому самому) прибыл только 12 октября. Хотя этот путь — из Швейцарии в Париж — должен был занять максимум неделю: между обеими странами существовало регулярное железнодорожное сообщение, поезда ходили исправно, вояж предстоял самый что ни на есть обыденный. Предельно темная история, одним словом. Настолько, что Мартиросян А., к примеру, упорно считает, что именно тогдато у Тухачевского и завязались шашни как с германской разведкой, так и с обосновавшимися в Швейцарии большевиками, коих там было предостаточно [70].
Последующие события прекрасно известны: Тухачевский добирается до Москвы и делает феерическую даже по тем фантазийным временам карьеру: в начале марта он попадает в столицу, а уже 5 апреля принят в большевистскую партию! Тут же получает немаленькую должность: военком Московского района Западной завесы («завесами» тогда именовались прообразы будущих фронтов) Там он не то что воюет, а… комиссарит. Именно так. В качестве комиссара присматривает за военным руководителем района, бывшим генералом Байовым.
А еще через месяц назначается командующим одной из армий, действующих против восставших чехословаков. Как вам взлет?! Как вам скоропалительная карьера рядового поручика? Даже для тех времен чересчур уж фантастично.
Можно говорить со всей уверенностью, что никаких таких большевистских убеждений у Тухачевского быть не могло: откуда им взяться, черт побери? Гораздо более вероятно и жизненно другое предположение: имитатор Бонапарта, холодный карьерист, безжалостный терминатор еще в юнкерские времена, он прекрасно знал историю Французской революции. И на примере своего кумира мог понять без особого труда, какие шансы открываются в подобное смутное время перед человеком энергичным, честолюбивым и беззастенчивым в средствах.
Несколько мнений о Тухачевском, в основном людей, знавших его не понаслышке, а общавшихся лично. Известный русский философ И. Ильин: «Тухачевский — очень честолюбив, фаталистичен, молчалив; кажется, не умен; может стать центром заговора; вряд ли справится». Это — середина двадцатых, пишут эмигранты. А вот что говорил один из «красных военспецов», служивший с Тухачевским на Западном фронте: «Умный, энергичный, твердый, но подлый до последней степени — ничего святого, кроме своей непосредственной выгоды. Какими средствами она достигается — безразлично».
Через четырнадцать лет, в 1928 г., чуть ли не то же самое напишет полковник рейхсвера фон Миттельбергер: «Это один из выдающихся талантов Красной Армии, однако известно, что он является коммунистом исключительно по соображениям карьеры. Он может переходить с одной стороны на другую, если это будет отвечать его интересам. Здесь (в руководстве СССР) отдают себе отчет в том, что у него хватит мужества, способности и решимости рискнуть и разорвать с коммунизмом, если в перспективе последующих событий ему это кажется целесообразным».
Полковник рейхсвера Мильчинский (1931 г.) [71]: «Чрезвычайно тщеславный и высокомерный позер, человек, на которого ни в коем случае нельзя было положиться». Генерал Власов (тот самый): «Он хотя и имел большое влияние в армии, но не пользовался ни всеобщим доверием, ни любовью, одни командиры ему завидовали, другие его боялись, и все вместе его не любили, как заносчивого царского гвардейца, смотревшего на всех свысока».
В 1918 г. бывший сослуживец Тухачевского и по Семеновскому полку, и по Красной Армии Б. Энгельгардт перешел к белым и передавал Деникину следующие высказывания Тухачевского: «Мы убежденные монархисты, но не восстанем и не будем восставать против Советской власти потому, что, раз она держится, значит, народ еще недостаточно хочет царя.
Социалистов, кричащих об Учредительном собрании, мы ненавидим не меньше, чем их ненавидят большевики. Мы не можем их бить самостоятельно, мы будем их уничтожать, помогая большевикам. А там, если судьбе будет угодно, мы и с большевиками рассчитаемся». Достаточно, я думаю. Коекакое представление о нашем гладиаторе читатель уже получил.