На Западе не могли не ухватиться за этот рассказ. Тиран, которого пришли погубить приближенные — ах, как все это понятно и знакомо! Вот сейчас его будут душить, а он станет верещать! К тому же происходит это не дома, а, что всегда приятно, — в страшной и загадочной России. Опять же падение гиганта… Людям нравится, когда великие впадают в ничтожество… Шоу!
Однако, похоже, все-таки нафантазировал Никита Сергеевич. Почему-то другие члены Политбюро, которые действительно находились рядом со Сталиным, ничего такого не рассказывали. Кроме, отчасти, Анастаса Микояна. Тот, который «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича», и который при Хрущеве сам активно участвовал в увлекательной забаве «все валим на Сталина».
«Молотов сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется, потерял инициативу, находится в плохом состоянии… (Вот! Слово «прострация» произнесено. Правда, Молотов всегда это отрицал.)
Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Он вопросительно смотрит на нас и спрашивает: зачем пришли?
Вид у него был спокойный, но какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать. Молотов от имени нас сказал, что нужно «сконцентрировать власть» чтобы быстро все решалось, чтобы страну поставить ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Сталин посмотрел удивленно, возражений не высказал. Хорошо, говорит» [74]. Мог бы ответить и словами генерала Булдакова из «Особенностей национальной охоты»: «Ну, вы, блин, даете!» Если, конечно Микоян ничего не напутал, не подзабыл и не подправил в этой истории. А мог.
Чтобы поставить точку, сошлюсь на мнение Г. К. Жукова, который, в отличие от Хрущева, общался со Сталиным с первых часов [75]: «Говорят, что в первую неделю войны И. В. Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил свое выступление В. М. Молотову. Это суждение не соответствует действительности. Конечно, в первые часы И. В. Сталин был растерян. Но вскоре он вошёл в норму и работал с большой энергией, правда, проявляя излишнюю нервозность, нередко выводившую нас из рабочего состояния».
И последнее. Взгляните на график посетителей кабинета Сталина в первые дни войны. Данные официально запротоколированы секретариатом.
21 июня 1941 г. Вход Выход
1. т. Молотов 5.45 12.05
2. т. Берия 5.45 9.20
3. т. Тимошенко 5.45 8.30
4. т. Мехлис 5.45 8.30
5. т. Жуков 5.45 8.30
6. т. Маленков 7.30 9.20
7. т. Микоян 7.55 9.30
*****
28. т. Кулик 15.30 16.00
29. т. Берия 16.25 16.40
Последние вышли в 16.45
22 июня 1941 г. Вход Выход
1. т. Молотов 3.20 6.25
2. т. Ворошилов 3.25 6.25
3. т. Берия 3.25 6.25
7. т. Каганович 4.30 5.20
8. т. Жигарев 4.35 6.10
Последние вышли в 6.25
1. т. Молотов 18.45 1.25
2. т. Жигарев 18.25 20.45
З. т. Тимошенко 18.50 20.45
****
11. т. Кузнецов 23.55 0.50
12. т. Берия 0.00 1.25
13. т. Власик 0.50 0.55
Последние вышли в 1 ч. 25 мин.
Ну и так далее… Мне кажется, как-то слишком напряженно — для прострации.
Командующий авиацией дальнего действия А. Е. Голованов (стал маршалом авиации в 1944 году, в 40 лет) был любимчиком Сталина. Сталинский сокол отвечал вождю преданностью. В воспоминаниях Голованова тот предстает человечным и по-своему мягким, во что, с учетом всего, что мы знаем о генералиссимусе сегодня, верится как-то с трудом [76].
Вот один случай из этих воспоминаний. Они не говорят о Сталине как о человеке прекрасной души. Но они свидетельствуют о его отношении к трусости. И уж читатель пусть сам достроит психологический профиль — мог ли этот человек впасть в прострацию, сидя за тысячи километров от линии фронта за зубчатыми стенами Кремля.
«6 октябре 1941 года, в один из самых напряженных дней московской обороны, в Ставке неожиданно раздался телефонный звонок. Сталин не торопясь, подошел к аппарату. При разговоре он никогда не прикладывал трубку к уху, а держал ее на расстоянии — громкость была такая, что находившийся неподалеку человек слышал все. Звонил корпусной комиссар Степанов, член Военного совета ВВС. Он доложил, что находится в Перхушкове, западнее Москвы, в штабе Западного фронта.
— Как там у вас дела? — спросил Сталин.
—Командование обеспокоено тем, что штаб фронта находится очень близко от переднего края обороны. Нужно его вывести на восток, за Москву, примерно в район Арзамаса. А командный пункт организовать на восточной окраине Москвы.