«Полиция» из местных действовала под контролем этих многообразных органов подавления (хотя формально подчинялась сельскому старосте или бургомистру). Где-то она называлась красиво: «народная стража», где-то иронично — «организация самозащиты», а где-то даже привычно «народная милиция». От названия суть не менялась: полицаи (это название за ними сразу закрепилось и стало ругательным) были жестко вписаны в инфраструктуру геноцида.
Формально они отвечали за «поддержание общественного порядка», плюс, как и старостам, им вменяли, по немецким инструкциям, организацию облав, розыск скрывающихся военнослужащих РККА, парашютистов, партизан, членов ВКП(б), советских активистов, выявление лиц, дающих им убежище и пищу, изъятие у населения оружия, радио- и фотоаппаратов, почтовых голубей, погребение трупов…
Старост формально выбирал сельский сход, правда, по рекомендации немцев.
То есть фактически их назначали. Староста получал от немцев пистолет или охотничье ружье и садился на оклад — 300–450 рублей. Максимальное наказание, которое мог наложить староста своей властью, — штраф до тысячи рублей или принудительные работы до 14 дней. Это вроде бы превращало его в опереточного персонажа. Вроде бы — потому что за неисполнение его указаний полагался расстрел или повешение. Какая уж тут оперетта.
Но вот окончилась война, и пришло время расплаты. Полицаев и старост проверили и… отпустили. Почти всех.
И.Пыхалов приводит в качестве примера работу Шахтинского проверочно-фильтрационного лагеря (ПФЛ) № 048. Это донесение некоего подполковника Райберга — конечно, только пример, иллюстрация (Таблица 7). Но никакой «шахтинской аномалии» в зацентрализованном Союзе быть не могло. А значит, на этом примере хорошо виден единый подход советской системы к наказанию «пособников немцев». Примерно такая же статистика была и во всех остальных 99 фильтрационных лагерях [1]. Исследователь подсчитал, что среди всех лиц, состоявших на службе у немцев (т. н. 2-я учетная группа включала еще власовцев, легионеров, тех кто служил в армиях противника, в карательных и административных органах оккупантов), благополучно проходили проверку больше 92 %.
Что это? Необъяснимая щедрость победителя? Прекраснодушие, возникшее после победы в войне? Все кончилось, все прощено?
Таблица 7. Пример статистики в фильтрационных лагерях
Тут кое-что надо учесть. Во-первых, самые активные пособники были уничтожены еще партизанами, если не успели бежать с немцами. Во-вторых, бывших полицейских и старост, конечно, не отпускали на все четыре стороны, а отправляли в «народное хозяйство» — трудовые батальоны, на стройки социализма, на трудовые поселения. Полной свободы они не получали, но это не было ни концлагерем, ни тем
более расстрелом. К тому же их скоро отпустили совсем.
В-третьих, многие прошли проверку еще во время войны.
А ведь еще в августе 1942 года из Ленинградского штаба партизанского движения были отправлены «Указания о способах разложения антисоветских отрядов и частей, формируемых немцами на оккупируемой территории». В указаниях, которые потом получили и брянские, и смоленские партизаны, впервые говорилось: не все находящиеся на службе у немцев, — враги. С ними нужно работать… Аналогично — в указе НКВД СССР «о мероприятиях по борьбе с «добровольческими отрядами»: «вербовать старост с целью получения возможности вливать через них в немецкие банды нашу агентуру». Ну а дальше — продолжим киноаналогии — прямо по сюжету с Володей Шараповым в банде «Черная кошка». Среди полицаев было много советских агентов, наши разведчики выдвигались даже в руководство полицейских и карательных подразделений. Нет точных данных, сколько их было, и какой оказалась их дальнейшая судьба. А вот к чему это привело, известно.
Автор серьезного исследования русского коллаборационизма Б. Ковалев отмечает: «Среди старост и прочих представителей "новой русской администрации" были люди, занявшие эти посты по принуждению, по просьбам своих односельчан и по заданию советских спецслужб… По мере активизации всенародной борьбы в тылу врага и побед Красной Армии на фронтах Великой Отечественной войны личный состав русской полиции оказался расколот. Часть сотрудников с оружием в руках перешла на сторону партизан, убежденные же противники советской власти вошли в состав РОА».