Дал интервью «революционным» газетам, где, в частности, говорил: «Даже я, как великий князь, разве не испытывал гнет царского режима? Вместе с любимым мною гвардейским экипажем я пошел в Государственную Думу, этот храм народный… смею думать, что с падением старого режима удастся, наконец, вздохнуть свободней в новой России и мне… впереди я вижу лишь сияющие звезды народного счастья». И тут же, без всякого принуждения, объявил, что отрекается в пользу Учредительного Собрания от своих прав престолонаследия (которых у него, согласно тогдашним порядкам, вовсе не было!). Как вам несчастная жертва царского режима?
Самое пикантное, что в те же дни в Ташкенте витийствовал на митингах самый завзятый тамошний противник свергнутого режима Романовых. Фамилия его была Романов, а звали его великий князь Николай Константинович. Тот самый позор семейства, что воровал серьги во дворце матери и выковыривал из иконы бриллианты для шлюхи.
В столицу от него потом шли телеграммы, в которых он «с восторгом приветствовал новое правительство Свободной России» и, мало того, объявлял себя «политическим узником старого режима» — полагая, что мало кто знал ту давнюю историю, замурованную в тесном семейном кругу. В завершение, он щедро пожертвовал на революцию два своих дворца, Мраморный и Павловский — которые, впрочем, давным-давно у него были отобраны, как у недееспособного.
Временному правительству присягнули письменно все без исключения великие князья, что большинству из них нисколько не помогло — хотя кое-кто все-таки сумел смыться за границу. Все бросили царя, все оставили.
Морис Палеолог, французский посол в России, писал [56]: «Одним из самых характерных явлений революции, только что свергнувшей царизм, была абсолютная пустота, мгновенно образовавшаяся вокруг царя и царицы в опасности. При первом же натиске народного восстания все гвардейские полки, в том числе великолепные лейб-казаки, изменили своей присяге верности. Ни один из великих князей тоже не поднялся на защиту священных особ царя и царицы, ни один из них не дождался даже отречения императора, чтобы предоставить свое войско в распоряжение инсуррекционного правительства».
Умеют французы плести словеса… На самом деле все обстояло чуточку иначе, чем описывал дипломат с громкой фамилией: не было никакого такого «особого натиска» народного восстания, да и само восстание заключалось исключительно в беспорядках, охвативших один-единственный город, пусть и столицу — Петербург.
Даже в тех непростых условиях командующие фронтами при желании, несомненно, могли не особенно и большими силами блокировать бунтующую столицу и быстро усмирить ее, как это случилось с Парижем в 1871 г. Но они-то как раз и воспользовались этим бунтом, чтобы окончательно отделаться от императора.
И разговоры об «измене присяге» — сплошная чушь. Отрекшись от престола, Николай тем самым снял присягу со всех, кто ее приносил. По юридическим меркам империи, теперь все эти миллионы людей были совершенно свободны, от каких бы то ни было присяг и, не выглядя в глазах закона изменниками, могли делать что угодно — к большевикам уходить, к белым, провозглашать Тульскую республику, а себя — ее президентом.
Ну, а поскольку природа не терпит пустоты, то ее очень быстро заполнил, пустоту эту… генерал Корнилов, явившийся с воинской командой (опять) под красным знаменем, оправляя на груди красный бант, арестовывать царицу [57].
Вот именно, Корнилов. А вы на кого подумали? На питерского большевика из «старой партийной гвардии»? На местечкового еврея с масонским знаком в кармане? На красного комиссара? Зря. Никого из вышеперечисленных и близко не стояло — а красных комиссаров вдобавок еще и на свете не существовало.
Ленин в Швейцарии был совершенно ошарашен известиями о февральских событиях (сам признавался, что ничего подобного и не чаял увидеть при своей жизни). Немногочисленные большевики сидели по тюрьмам да по каторгам, питерские рабочие точили детальки, а евреи занимались своими делами, отнюдь не масонскими. Генерал Корнилов царицу арестовывал без всякого к тому принуждения — по велению души.
Что еще? Да разве что стоит упомянуть о том, как повело себя «правительство России» во главе со старым маразматиком Голицыным. Когда по Петербургу пошли толпы народа, правительство, заседавшее в Мариинском дворце, распорядилось срочно потушить там электричество — а то еще заглянет кто-нибудь на огонек и морду набьет. Когда свет опять зажгли, некоторая часть правительства, кряхтя и смущенно переглядываясь, выбралась из-под стола. И тут же полным составом подали в отставку — стра-ашно! И поплелось последнее императорское правительство в полном составе в Думу, просить, чтобы их арестовали, — исторический факт.