Всё это сопровождалось массированным враньём о неэффективности госсобственности, о вреде планирования, о всемогуществе рынка и т. п.
Эта революция была контрреволюцией по отношению к социалистической революции 1917 года. Режим в дальнейшем эволюционно изменялся вот уже 20 лет. Стадии изменения режима:
— бандитская (1991–1994);
— семибанкирщина (1995–1999);
— силовой олигархии (2000–2004);
— олигархо-чиновничья (2005–2012);
— полицейская (с 2012 года), стадия началась после выступлений народа против фальсификации выборов. В результате, сейчас установился своеобразный режим. Основные черты режима:
— олигархический (100 олигархов — новые хозяева страны);
— полуфеодальный (мала доля госсобственности, новые феодалы — олигархи);
— полукриминальный (воровская приватизация);
— социально-несправедливый (большое расслоение, 60 % бедных);
— паразитарный (на старых советских достижениях и продаже сырья);
— экономически-неэффективный (маленький Бюджет РФ и поэтому статьи недофинансированы и идёт деградация; не выгодно налаживать производство);
— сырьевого типа (до 75 % Бюджета от продаж сырья и металлов);
— имитирующий демократию (фальсификации);
— неолиберальный («меньше государства в экономике», «рынок и иностранные инвестиции всё наладят»).
За 20 лет в РФ сформировались адекватные режиму элиты (властные, политические, экономические, культурные, криминальные). Под элитами понимаются группы людей, играющих главную роль в какой-либо области деятельности.
Основные черты новых российских элит:
алчные, паразитические, антинародные, прозападные (неолибералы), предательские, оффшорные, глупые. Эти элиты прямые наследники и продолжатели дел советских диссидентов, горбачёвских «перестроечников», ельцинских «реформаторов».
Режим определяет и основные функции и занятия власти и элит. В РФ это оказалась триада — врать, воровать и предавать [34]. Можно также говорить, что в РФ установился новый вид либерализма — воровской либерализм с предательским уклоном [35]. Конечно, мы вольны выбирать экономическую модель развития общества, что и сделали двадцать лет назад. Но при этом мы должны были хорошо представлять, что значительные отрасли нашей экономики (вся обрабатывающая промышленность, все товарное сельское хозяйство, большая часть сырьевой) попадут при вхождении в мировое экономическое пространство под уничтожающий удар действующих там экономических законов. Почему не представляли? Это отдельный вопрос. И ведь не поспоришь. А если у нас кто-то захочет поспорить, спросим для уточнения диагноза — согласен ли он лично жить и работать в здании из кровельного железа без отопления, на работу ездить в шортах и безрукавке, а рацион чтобы был как у вьетнамца на его родине (проконсультируйтесь на ближайшем вещевом рынке). Если согласен — значит, демократ в российском смысле этого слова, т. е. сторонник свободного мирового рынка (в остальном мире эти идеи называют либеральными). Если задумался и начал дополнительные вопросы задавать — не безнадежен.
Насчет демократа я ничуть не ерничаю. Сам читал весной 1996 года, перед президентскими выборами, интервью с каким-то пенсионером, который, фактически умирая с голоду, собирался голосовать за демократов.
Тоже будет и в 2015-м, и в 2020-м. Такая самоотверженность, доходящая до идиотизма и даже далее, свойственна части нашей «интеллигенции», о чем как-то рассказал С. Кара-Мурза в одной из своих публикаций. Но в качестве долговременной основы функционирования экономики приверженность демократическим ценностям не годится, так как человек без, пищи не проживет даже 500 дней. Приведу еще некоторые полезные цитаты.
С.Г.Кара-Мурза: «В 60-70-е годы не хватало знания, советская система не была даже рационально описана. Предыдущие поколения создавали эту систему исходя из очевидных задач выживания. Созданная ими система казалась им единственно возможной и понятной, не нуждалась в специальном «инженерном» описании. Но когда старики стали сходить со сцены, внезапно оказалось, что молодежь просто не понимает, каким образом устроена эта система, не знали, как устроены советский завод, школа, наука, армия… Не знали — и не ценили. Сейчас мы за это расплачиваемся. Других систем построить не удалось и, уже определенно, — не удастся.