На симпозиуме с учеными США в 1994 г. одна социолог, в прошлом секретарь партбюро института, жаловалась американцам, — почти как инспекторам — на дискриминацию евреев в советских вузах. Те кивали головами — зная о проценте евреев с высшим образованием и учеными степенями в СССР (в 1982 г. число докторов наук среди евреев было в 17,5 раз больше, чем среди русских, в 29 раз больше, чем среди украинцев, и в 37,6 раз больше, чем среди белорусов).
И до какой же степени нужно ненавидеть свой народ, чтобы объяснять все его подвиги и достижения, весь его героизм, лишь страхом за свою жизнь или боязнью подвергнуться репрессиям? Неужели людям, сломившим хребет фашизму, и спасшим от него весь мир, не хватило бы смелости пойти против советского строя, как против источника всех своих бед? Если он таковым был.
А ведь в серой «стране негодяев» расцветали и Пастернак, и Зельдович, и Спасский, блестящие поэты, математики и шахматисты. Вот и плачут поэты. Жить им в России было плохо, неудобно: «там, наливая чай, ломают зуб о пряник…».
И в какой-то момент евреи поверили, что и Зельдович, и Ботвинник возникли вопреки России, несмотря на ее жесткий пряник и трехгранный штык.
Ну, что ж [53]:
Я уже говорил о масштабах страданий, которые нам предполагали организовать политики с целой ратью своих экономистов и гуманитариев, и в частности господин Ясин. А какого рода эти страдания, какова их интенсивность? Социологи их прекрасно знают, они регулярно изучаются Всемирной организацией труда, сводка печатается ежегодно. В США, например, рост безработицы на один процент ведет к увеличению числа убийств на 5,7 %, самоубийств на 4,1 %, заключенных на 4 %, пациентов психиатрических больниц на 3,5 %. Да и сегодня в США рост безработицы на один процент увеличивает дефицит госбюджета на 25 млрд. долл. [54].
Антисоветские идеологи подменили суть проблемы ее убогим суррогатом. Труд и безработица были представлены как сугубо экономические категории, так что предложение создать в советском народном хозяйстве безработицу подавалось как чисто техническое, как обычное социально-инженерное решение, не затрагивающее никаких основ нашего бытия. Это предложение увязывалось исключительно с экономической эффективностью (суть которой, впрочем, никак не объяснялась). Аргумент был простым, как мычание коровы: на Западе есть безработица, и там, поэтому все работают, как звери, и в магазинах всего полно. (Почему ТАМ живут лучше я расскажу чуть ниже.)
В действительности, труд и отлучение от труда (безработица) — проблема не экономическая и даже не социальная, а экзистенциальная. Иными словами это — фундаментальная проблема бытия человека. Разумеется, она имеет и экономический аспект, как почти все проблемы нашего бытия, но эта сторона дела носит подчиненный, второстепенный характер. Что вопрос о безработице относится к категории фундаментальных проблем бытия, говорит уже тот факт, что на протяжении всей истории цивилизации он имеет религиозное измерение, в то время как понятие экономической эффективности возникло лишь с появлением рыночной экономики и посвященной ей науки — политэкономии. Иными словами, в Новое время, совсем недавно. В связи с безработицей уже не только антисоветские идеологи, но и широкие круги нашей образованной интеллигенции впали в некогерентность, граничащую с шизофренией.
Редко сейчас встретишь гуманитарный журнал, где бы не поминался моральный императив Канта: «поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой». Ссылаясь на эту максиму, я уже давно (с конца 80-х годов) спрашивал, тогда, интеллигента, ратующего за безработицу: «Ты сам хочешь стать безработным?». Ни разу я положительного ответа не услышал. Самые совестливые отвечали уклончиво, примерно так: «Я бы и не против, ради общего блага, но ты же знаешь, у нас сейчас научно-техническая революция, а я научный работник, так что никак у меня стать безработным не получится, ты уж извини. Безработица — это для рабочих, ну, избыточных колхозников».