– Я приехал к нему поохотиться и половить рыбу; в мои намерения входило также познакомиться поближе с ним и его странным, замкнутым образом жизни. Мне казалось, из него может выйти неплохой литературный персонаж. Я иногда пишу рассказы.
– Я иногда читаю их.
– Благодарю вас.
– Рассказы вообще-то – не ваши.
Кое-кто из присяжных засмеялся. На мрачном фоне веселая шутка вспыхивает ярко. Солдаты на войне в минуту затишья охотно смеются, и острое словцо в мертвецкой захватывает своей неожиданностью.
– Расскажите обстоятельства, сопровождавшие смерть этого человека, – сказал следователь. – Если желаете, можете пользоваться любыми заметками или записями.
Свидетель понял. Вынув из внутреннего кармана рукопись, он поднес ее к свечке и стал перелистывать; найдя нужную страницу, он начал читать.
2. ЧТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ В ЗАЯЧЬИХ ОВСАХ
«Солнце еще только всходило, когда мы вышли из дома, захватив с собой дробовики. Мы хотели пострелять перепелов, но у нас была только одна собака. Морган сказал, что лучшее место для охоты лежит за гребнем соседней горы, и мы пошли по тропинке сквозь густые заросли кустарника. По ту сторону гребня местность была сравнительно ровная, густо поросшая заячьим овсом. Когда мы вышли из кустарника, Морган был на несколько ярдов впереди меня. Вдруг немного вправо от нас послышался шум, словно ворочалось какое-то животное, и мы увидели, как кусты сильно заколыхались.
– Оленя вспугнули, – сказал я. – Жаль, что мы не захватили винтовки.
Морган, который остановился, напряженно всматриваясь в колыхавшийся кустарник, ничего не сказал, но взвел оба курка и взял ружье на прицел. Он показался мне немного взволнованным, что меня удивило, так как он слыл за человека, умевшего сохранять исключительное хладнокровие даже в минуты внезапной и неминуемой опасности.
– Ну, бросьте, – сказал я. – Уж не думаете ли вы уложить оленя одним зарядом дроби, а?
Он ничего не ответил; но, когда он слегка обернулся ко мне и я увидел его лицо, меня поразила напряженность его взгляда. Тогда я понял, что дело нешуточное, и первое, что пришло мне в голову, это что мы напоролись на гризли. Я двинулся к Моргану, на ходу взводя курок.
Кусты больше не шевелились, и шум прекратился, но Морган все так же пристально смотрел в ту сторону.
– В чем дело? Что за чертовщина? – спросил я.
– Проклятая тварь, – ответил он, не поворачивая го ловы.
Голос его звучал хрипло и неестественно. Морган заметно дрожал. Я уже хотел было заговорить с ним, как вдруг заметил, что заячий овес там, где кончается кустарник, заволновался каким-то непонятным образом. Передать это словами почти невозможно. Казалось, налетел порыв ветра, который не только пригибал траву, но и придавливал ее, прижимал к земле так, что она не могла подняться, и это движение медленно шло прямо на нас.
Никогда в жизни ничто так не поражало меня, как это необыкновенное и необъяснимое явление, хотя, кажется, я не испытывал ни малейшего страха. Я припоминаю, – и говорю об этом сейчас потому, что, как ни странно, я вспомнил об этом тогда, – как однажды, глядя рассеянно в открытое окно, я на миг принял небольшое деревцо под самым окном за одно из больших деревьев, стоявших поодаль. Оно казалось одинаковой с ними величины, но отличалось от них более четкими и резкими очертаниями. И хотя это всего-навсего было искажением перспективы, я был поражен, почти испуган. Мы так привыкли полагаться на незыблемость законов природы, что малейшее от них отклонение воспринимаем как угрозу нашей безопасности, как предупреждение о неведомом бедствии. Так и теперь, на первый взгляд беспричинное колыхание травы и медленное, неуклонное ее движение вселяли явную тревогу. Мой спутник, казалось, не на шутку испугался, и я глазам своим не поверил, когда он приложился и выпалил из обоих стволов сразу по надвигавшейся траве! Не успел еще рассеяться дым, как я услышал громкий, неистовый крик, словно рев дикого зверя, – и Морган, отшвырнув ружье, прыгнул в сторону и стремглав бросился прочь. В ту же минуту что-то скрытое в дыму резким толчком отбросило меня на землю – что-то мягкое, тяжелое, налетевшее на меня со страшной силой.
Не успел я подняться и взять ружье, которое, по-видимому, было выбито у меня из рук, как услышал крик Моргана – крик предсмертной агонии, сливавшийся с хриплыми, дикими звуками: словно рычали и грызлись собаки. Охваченный невыразимым ужасом, я вскочил на ноги и посмотрел в ту сторону, куда бежал Морган; и не дай мне бог еще раз увидеть подобное зрелище! Ярдах в тридцати от меня мой друг, опустившись на одно колено, запрокинув голову, без шляпы, с разметавшимися длинными волосами, раскачивался всем телом влево и вправо, вперед и назад. Правая рука была поднята, но кисти как будто не было, по крайней мере я ее не видел. Другая рука совсем была не видна. Временами – так мне теперь вспоминается вся эта непостижимая сцена – я мог различить только часть его тела: словно остальное было стерто – иного выражения я не могу подобрать, – и затем какое-то перемещение, и все тело становилось видным.