— Отлично сказано, Ардашир. Я полностью согласен.
Прежнее желание Эвандера схватить инквизитора за глотку и выдавить жизнь из его тела ушло, но он по-прежнему чувствовал грызущую ненависть внутри, когда его взгляд падал на Ремигия.
Ты мог бы без проблем разорвать его трахею. Последствия убийства Ремигия будут намного менее серьезными, чем то, что ждет вас за этой дверью, брат-сержант Эвандер.
Тогда он засомневался. Возможно, они должны…
Мельта-заряды взорвались с громким гулом, привлекая его внимание и разбив мысли об отступлении на миллион осколков.
У Коридона не было времени избежать болтерного снаряда, когда тот врезался в керамит его доспеха. Неожиданная атака сбила его с ног, отбросив его на несколько метров назад. В его уже ослабленном состоянии немного было нужно, чтобы боевое снаряжение стало совсем бесполезным, и прежде всего эта мысль снова подняла его на ноги.
Его дыхание превратилось в резкий, влажный хрип. Нанесенный грудной клетке вред был значительным, он интуитивно знал, что пробито легкое. Его усиленная физиология компенсировала ущерб, но ценой остальных сил. Которых все еще хватало, чтобы броситься на нападающего.
Он прошел прямо сквозь него, врезавшись в стену. В этот момент он был уверен, что слышал глухой издевательский смех.
Ты не можешь сражаться с тем, чего здесь нет, Коридон.
Были ли это голос или его собственные мысли? Он больше не знал или не хотел знать. Перед его глазами мигнула и затрепетала черная тень, как гололитический образ плохого качества. Он снова поднялся, но призрак находился не здесь. Произведенный в него выстрел определенно был реальным. Он почувствовал боль от достаточно сильного удара, а медный вкус крови во рту не был иллюзией.
Ты не можешь сражаться с тем, чего здесь нет, Коридон.
Был ли его разум настолько искажен этим кораблем, что теперь он даже выдумывал собственную боль? Было ли для него возможным придумать свою смерть? В голове всплыло далекое воспоминание, давно забытое. Он вспомнил себя еще ребенком, до того, как его отдали рекрутирующим сержантам Звездных Драконов. Говорящий с матерью, задающий ей вопросы, на которые она никогда не могла ответить.
— Если я умру в своих снах, означает ли это, что я никогда не проснусь?
Это был тот род философских вопросов, к которым его мать-служанка никогда не имела ни склонности, ни образования, необходимого для обсуждения. Она потрепала его волосы и снисходительно улыбнулась ему. — Когда ты будешь одним из ангелов Императора, — сказала она ему, — ты найдешь все ответы, которые ищешь.
Это было ложью. По-прежнему существовало много вещей, вопросами о которых задавался Коридон, а воспоминание об этом вопросе стало тем, что спасет ему жизнь.
— Просыпайся, Коридон, — сказал он и вонзил боевой нож в свою грудь.
Его мир взорвался.
Я вижу тебя.
Он был в каком-то трансе, в неком сонном состоянии, которое он не мог надеяться понять. Он был в одно и то же время мертвым, умирающим и живым. Несостояние. Все ощущалось тяжелым, гнетущим и душным. Его собственный силовой доспех грозил раздавить своим невозможным весом. Агонизирующая боль в груди пылала, как пожар, распространяющийся по сухому лугу.
Его глаза отчаянно метались, ища, разыскивая, охотясь за чем-нибудь, что скажет ему, что происходит, и они встретились с глазами другого космодесантника. От горжета его доспеха протянулась матрица из тонкого кристалла. Псайкер.
Но мы не брали с собой псайкеров.
Его цвета, хотя и синие, как у всех ему подобных, были не того темного оттенка, что у Звездных Драконов. Они были мягче, бледнее, скорее индиго, чем синими.
Я не знаю тебя.
Он протянул руку, чтобы коснуться псайкера, но перчатка прошла прямо сквозь него. Еще один призрак. Еще один демон. Верить нельзя. И все же…
Ты не знаешь меня.
Ты мое прошлое? Настоящее? Будущее?
Несмотря на свои опасения, Коридон приблизился на шаг.
Время не имеет отношения к делу. Прошлое, настоящее, будущее… Все это то же самое и, тем не менее, разное.
Типичный ответ псайкера. Наполовину загадка, наполовину философия и полностью лишен смысла. Кулаки Коридона сжались от бессильной ярости.
Хотя он не мог видеть этого, но знал, что собеседник улыбается. Он не понимал, откуда это знает, но знал. Возможно, дело было в позе, в том, как плечи сдвинулись или голова в шлеме слегка повернулась. Когда голос вернулся, он наполнился эмоцией, которую Коридон не признавал, а понимал еще меньше. Жалость.