– Что? – спросил Пит – лицо Рича смягчилось, стоило ему только о ней подумать.
– Ничего.
Пит поднялся по ступенькам, бросил термос на сиденье.
– Ну и дела. Деревья выращивают, словно кукурузу. – Пит фыркнул. – Мы им уже не нужны, это уж точно.
Голос его дрогнул, и Ричу немедленно захотелось все ему рассказать. Когда придет время, ему пригодится хороший лесоруб. Но рассказывать раньше срока было нельзя, это все испортит.
– Черт, – выругался Пит. – Если я буду ныть как сучка, делу это не поможет.
– Получается у тебя неплохо, – заметил Рич. – Если что, знаешь, кем устроиться на работу.
– Это у нас по части Мерла.
Рич протянул Питу зубочистку и, взяв одну себе, отправился обратно к своему дереву, обогнув место, где бревно соскользнуло с чокеров и выбило яму, глубокую, словно могила. Выкорчеванные пни лежали на боку, как вырванные с корнем гигантские зубы. Их завалят кустарником и сожгут. В старые времена пни не трогали – деревья пускали новые побеги, но теперь они мешали новым посадкам. Воистину проблемы фермеров.
Он достал из кармана любовную записку Коллин. После того случая – Юджин не умел держать проклятый язык за зубами – Рич не получал записок много месяцев. И только когда все немного успокаивалось, когда Коллин чувствовала, что он потерял бдительность, она клала записку в карман его джинсов или засовывала ее под крышку термоса. «Возвращайся домой целым и невредимым, Стручок».
Как-то раз он сказал ей, что теперь, когда рядом нет Ларка, он боится упасть. Они тогда лежали в постели. Что-то в плавном скольжении ее ноги по его ноге заставило его заговорить. Это всегда больше всего удивляло его в браке: половину времени он не понимал, что думает, пока вдруг не произносил это вслух.
Коллин никогда не заговаривала о записках. Все та же застенчивая девушка, встречавшая его у двери, тихий голос, в который приходилось вслушиваться, сладкий аромат за ухом – герань – из белой бутылочки с золотистой крышкой. Когда он впервые пришел на чесночную ферму один, то постучал и тут же спрятал руки в карманы. Рич никогда не знал, куда девать свои огромные ладони. Как, черт возьми, он позволил Юджину его на это уломать? Он начал спускаться обратно по ступенькам, но когда оглянулся через плечо, то увидел ее, и у него чуть не подкосились ноги. От того, как она опустила взгляд, ему захотелось хлопать, кричать, петь – что угодно, лишь бы привлечь ее внимание.
Он спустился вниз по склону и услышал низкую вибрацию одной из новых легких пил – судя по звуку, зубья были сточены слишком сильно. Нынче молодежь ленилась правильно все измерить, прежде чем точить пилу, и вот результат – цепь ложилась неправильно, слишком перегружая мотор и заставляя бензопилу выть и трястись. Только старики теперь работали с МакКаллохами[3], такими круглыми и тяжелыми, что их можно было скатить с холма, как арбуз.
Олений источник брал свое начало в низине под его деревом. Рич ополоснул руки, глотнул пригорошню воды, вытер рот рукавом и достал записку Коллин.
– Эй, Гундерсен! – крикнул кто-то. – Тут твоя шавка вернулась.
Скаут бросился к нему, чуть не посадив Рича на задницу. Грязный и без ошейника, Скаут принялся поспешно лакать воду, а затем припал к земле, пыхтя и скалясь своей собачьей ухмылкой.
– Ах ты, – ругнулся Рич, почесывая затылок. Придется проводить его до грузовика и заставить лечь под сиденье, а потом ребята будут жаловаться, что весь автобус снова пропах мокрой псиной.
Рич развернул записку Коллин.
Но это была не записка – просто чистый листок бумаги.
1 сентября
Не поднимая глаз от тарелки, Рич прикончил три яйца. Что-то беспокоило его с тех самых пор, как его бригаду отправили в Оленье ребро. Меньше деревьев – меньше зарплата. Энид бы на ее месте точно все знала. Юджин ей обо всем рассказывает.
Он подобрал хлебом последний желток, допил кофе.
– То, что надо.
Рич надел ботинки, позволил ей чмокнуть себя в щеку – будь осторожен – и вышел под дождь.
«Каждый день в браке – это выбор», – сказал пастор на их свадьбе.
Коллин втиснула радиоприемник между лампой и стеной, в то самое место, где обернутой фольгой антенне удавалось выцепить из эфира мелодию. Осталось пришить последнюю атласную розу. Четыре старшие сестры, целое детство, переходящее из рук в руки; у Алсеи должно быть хотя бы собственное крестильное платье. Она была замечательным ребенком, лежала себе смирно. Счастье для любых родителей.
Коллин почесала уши, чтобы унять зуд. Если чешется, значит, заживает. О чем хотел ее спросить Дэниел?