– Хочешь, помассирую? – спросила Коллин.
– Может, вечером.
Рич подвигал плечами, разминая мышцы, зашнуровал ботинки. Выйдя во двор, он спустил Скаута с цепи и зашагал вслед за ним вверх по склону холма, в кипельно-белую тьму. Луч налобного фонаря превращал туман в клубящееся золото. Сердце колотилось о ребра. Словно у юнца, крадущегося в публичный дом.
Я об этом подумаю, пообещал он Джиму Мюллеру. Всегда верный своим словам, Рич ни о чем другом и не думал. За его спиной сквозь туман пробивался свет кухонного окна. Там, дома, Коллин включала кофеварку, разбивала яйца, клала в тостер хлеб. Она так сильно хотела еще одного ребенка, что Ричу было больно на нее смотреть. Он хотел ей все рассказать, объяснить план, который всю неделю крутился у него в голове, но она и думать не захочет о том, чтобы потратить деньги, предназначенные на перепланировку их дома.
Ветви ежевики цеплялись за его джинсы. Ежевике все нипочем: хоть руби ее, хоть выкапывай под корень, хоть сжигай – она и апокалипсис переживет. Еще пара недель, и ягоды созреют: крупные, мясистые, размером с половину его большого пальца. В первых числах сентября они начнут лопаться прямо на ветках, пачкая соком руки и привлекая ароматом медведей. Коллин начнет печь пироги и варить ежевичный джем.
Скаут трусил в десяти ярдах впереди: он никогда не убегал далеко, даже если его спустить с цепи. Этот пес обладал такой же внутренней рулеткой, что и Рич, никогда не удалявшийся от своего дома больше чем на сто миль.
Много лет назад, еще в пятидесятых, когда Вирджил Сандерсон арендовал для компании свой первый распылитель химикатов – новый состав на ура уничтожал все живое, делая вырубку быстрее и дешевле, пилот позволил Ричу полететь вместе с ним. Он едва поместился в крошечный самолетик, уперевшись коленями в дребезжащий корпус. Они взмыли в воздух, и желудок Рича тут же провалился куда-то вниз. Пилот направил самолет вдоль береговой линии, свернув в глубь материка у Трамплинной скалы.
В первый и последний раз в жизни Ричу открылся вид с высоты птичьего полета: маленький зеленый дом с белыми ставнями, стоящий на утесе у подножия Лысого холма, рядом – резервуар для воды с крышей из кедровой дранки. Жужжание мотора вибрацией отзывалось у него в груди – словно сотня бензопил, воющих в унисон.
Они пролетели над Хребтом 24–7. Лучи солнца подсвечивали гигантское дерево ярким оранжевым светом, и на секунду Рич ощутил проблеск заключенного в нем потенциала – островок частной собственности в море принадлежащего компании леса. Теперь под ними расстилалась Проклятая роща – темные волны древесных крон, секвойи, старше, чем Соединенные Штаты Америки, бывшие молодыми деревьями еще в те времена, когда родился Христос. Затем начиналась череда просек, уродовавших лес, словно пятна лишая на собаке: деревья валили, раскряжевывали и окорковывали, отвозили на грузовиках на лесопилку, распиливали на пиломатериалы, отправляли в печи для просушки.
Пилот щелкнул переключателем, и в воздухе повис длинный шлейф бразгов химиката – вкус хлора, запах дизельного топлива – сердце Рича воспарило.
Рич последовал за воспоминаниями о самолете на восток, съехал по крутому склону холма к Затерянному ручью, быстро пробежав нижнюю часть первого спуска. Если бы Юджин уронил в воду палочку у себя с Энид дома, Рич мог бы подобрать ее здесь час спустя. Дороги давали большой крюк, превращая пару миль водного пути в двадцать миль пешего. Скаут опустил в воду нос, попил. Рич перепрыгнул ручей, ощутил боль в правом колене и оставил все сомнения на другом берегу.
Вверх и вниз по первому безымянному хребту, заросшему ольхой и желтой пихтой Дугласа, пахнущей мочой, когда ее рубишь, – древесина второго и третьего сорта. Сейчас даже молодые деревья, выросшие на вырубленных склонах хребта, деревья, которые он мог бы обхватить двумя руками, – чего-то стоили. Его отец в свое время мог бы купить такую древесину за гроши.
Кто бы вообще мог подумать, что эта пахнущая сортиром пихта будет иметь хоть какую-то ценность?
Скаут наклонил голову в ответ на его вопрос.
С дождевика Рича скатывались капли дождя, в утренней темноте ручьи стремглав неслись куда-то вдаль. Вода всегда находит свой путь к океану. До рассвета еще час. К тому времени, как встанет солнце, Рич будет сидеть в битком набитом старом школьном автобусе, трясущемся по изрытым колеями лесовозным дорогам, – очередной понедельник, но сейчас лес принадлежал ему. Низко свисающие ветки превращали тропу в тоннель: олени больше не объедали низко свисающую листву. Влажные резиновые сапоги Рича хорошо гнулись. Вчера вечером он поставил их разогреваться перед дровяной печью: секрет был в том, чтобы не высушивать их полностью, иначе они станут жесткими, как сыромятная кожа. Пора бы ему, пожалуй, купить новую пару – хотя дешевле будет просто подновить подошву.