«Я доведу вашего сына до психотерапевта»…
А внизу меня ожидало нечто. Нечто большое и чёрное, украшенное золотыми вензелями, с затемнёнными окнами и аккуратными выдвижными ступеньками, на больших круглых колёсах, запряженное четырьмя вороными конями.
Меня ждала карета.
А вокруг неё было почти с дюжину воинов на конях и с самыми настоящими мечами в ножнах на поясах. И вот они, стоило мне показаться, как-то неуверенно переглянулась.
– Леди Яра Эжен? – Спросил один из них, обращаясь ко мне.
– Э-э-э, – было моим невразумительным ответом, потому как я знала только Яру, или же Ярославу, Криви́льскую, то есть себя, а вот никаких Эженов на моей памяти не было.
Не зная, что говорить, я обернулась и вопросительно посмотрела на стоящих в нескольких от меня шагах родителей. Мама утвердительно кивнула, едва заметно поджав губы. Но её недовольство было обращено не ко мне, я это точно знала.
Отвернувшись к воину, я согласно кивнула, подтверждая свою личность. Надо бы не забыть это имя, а то неудобно получится.
– Леди Яра Эжен, вы осознаёте, что едете к самому императору? – С намёком вопросил воин.
И я так сразу поняла, что воины эти не папочке принадлежали, а самому императору.
– Что, правда? – Удивилась я «искренне». Это нервное.
Вышло громко и почти правдоподобно, но… воин посчитал, что я над ним издеваюсь.
– Прошу вас, – процедил он с прищуром и взмахом руки открыл дверку кареты.
Чуть не ляпнула «просите». Но вместо этого растянула губы в широкую улыбку, больше похожую на оскал, дождалась его едва заметного передёргивания и с чистой совестью забралась внутрь кареты, в которой всё тоже оказалось чёрным.
Широкое мягкое сиденье с двух сторон, посередине у окошка небольшой столик, да закрывшаяся за моей спиной дверь, мгновенно отрезавшая все окружающие звуки – вот и всё убранство.
Дверь открылась вновь, являя моему взору молодого военного, который поднял голову и встретился со мной взглядами.
– Послание от его величества императора, – произнёс он и осторожно передал мне плотно запечатанный конверт из чёрной бумаги.
Я настороженно приняла его, но не успела ничего спросить, как дверь закрылась и тут же карета плавно стронулась с места.
Мне даже держать конверт из плотной чёрной бумаги было страшно, не говоря уже о том, чтобы его открыть и посмотреть содержимое. Я и не торопилась, тщательно разглядывая его со всех сторон. Восковая печать золотого цвета выглядела очень внушительно и величественно, а изображенные на ней два льва на задних лапах заставляли моё сердце учащенно биться.
Не покидало чувство легкой нереальности и дымки на глазах, притупляющей восприятие мира и мысли. У меня такое было в комнате страха несколько лет назад, где был зеркальный лабиринт. Я повсюду видела своё отражение, не могла разобрать дороги, голова шла кругом, а сзади постоянно кто-то визжал и издавал другие страшные звуки, заставляющие бежать вперёд, не смея остановиться. Помню, когда я вышла из лабиринта, почти сразу все мои воспоминания об этом стёрлись, оставив общее ощущение страха и колотящееся в груди сердце.
Сейчас было примерно так же.
Перевернув конверт в руках, я с трепетом коснулась выведенных на бумаге золотых каллиграфичных букв. Интересно, кто это писал? И как долго он тренировался, чтобы получить вот такой безупречный почерк?
«Единоличный и бессменный правитель империи Эрании лорд Андор Ракердон»
Поскольку мне было страшно даже слегка помять конверт, не говоря уже о том, чтобы его распечатать, я решила подумать над прочитанной строкой. Первый делом, очень зацепили слова «единоличный» и «бессменный». Это можно расценивать как «бессмертный»? Драконы же должны долго жить. Интересно, а сколько лет этому?
Империя Эрания и её правитель Андор Ракердон – это обязательно нужно запомнить. Красивое у него имя, кстати говоря, и необычное такое – Андор Ракердон. Похоже на какого-нибудь английского графа… Только тут круче – бессмертный император волшебного мира, который ещё и дракон.
Выдохнув воздух из лёгких, я приказала себе собраться и принялась аккуратно открывать послание. Настолько аккуратно, что пыталась не сломать печать, но она в итоге всё равно треснула. Пришлось плюнуть на неё и доламывать окончательно, чтобы бережно отогнуть края и заглянуть внутрь.
Там, помимо плотного чёрного листа, лежало очень тонкое, я бы сказала – изящное перо с писчим наконечником и красивыми, чуть сверкающими золотыми волосками. Повертев его немного в руках, я отложила его на столик, а сама развернула письмо, вчитываясь во всё тот же аккуратный красивый почерк, выведенный белым по чёрному: