Странно, – подумал Жаров. – Будь это кино, то эта похожесть была бы придумана неспроста. Как-нибудь бы сыграли эти два силуэта.
Наутро, едва войдя в редакцию и разогрев компьютер, Жаров принялся набрасывать передовицу для очередного номера, но дальше заголовка дело не двинулось.
Он и не заметил, как раскрылась дверь, и в помещение вошел следователь Пилипенко. До управления было рукой подать, и старый друг имел привычку прогуляться и попить кофейку в уютном офисе, который Жаров снимал в стенах старинного особняка в Народном переулке.
– Стучаться надо, дружище! – сказал Жаров.
– Потому и не стучусь, что дружище, – парировал Пилипенко. – А тебе бы я посоветовал все же запирать дверь. Тогда все бы и стучались, даже я.
Проходя мимо стола, он заглянул в монитор и усмехнулся. Жаров зацепил его за рукав.
– Там на самом деле происходит что-то странное! – воскликнул он. – Все эти люди что-то скрывают, они явно не доверяют друг другу.
– В чем это выражается? – спросил следователь.
– Ну, они постоянно шепчутся, чего-то недоговаривают.
– И что же это за люди?
– Пьяный сторож… – начал было Жаров, но осекся под насмешливым взглядом друга. – Дело не в личности, а в том, что он говорил. У него создалось впечатление, что смерть профессора Коровина не случайна. Он видел кого-то или что-то, бродящее вокруг могилы…
– Что особенно умиляет у вас, писателей, – заметил Пилипенко, – так это сочетание слов «кого-то или что-то». Подразумеваются некие потусторонние силы, конечно.
– Он прямо говорил о призраке!
– Призраком может быть только переодетый человек. И это, смею тебя заверить, гораздо интереснее. Мне уже хочется ввязаться в эту историю. Кто там еще был подозрительный?
– Подозрительны все! – воскликнул Жаров – Например, лаборантка Оля. Она почему-то плакала, о чем-то спорила с художником экспедиции… Невзрачная такая, серенькая, словно мышка.
– Но ты, конечно, в нее немедленно влюбился, – с какой-то мрачностью заметил Пилипенко.
– Нет, что ты! Мне понравилась другая…
– Попробую угадать. Руководитель экспедиции Лебедева.
Жаров махнул рукой, но тут же смутился и покраснел.
– Да брось ты об этом! Сдается мне, что сторож недаром упоминал Тутанхамона. Есть версия, что все, побывавшие в том египетском подземелье, отравились неизвестным грибком, после чего сошли с ума, и с ними стали происходить всякие загадочные психические явления.
– С этим Тутанхамоном была действительно весьма странная история, – задумчиво проговорил Пилипенко. – И если мы с тобой оказались в развитие чего-то подобного, то действовать надо немедленно.
– Что? Матерый материалист наконец-то стал неофитом моей религии! Не поверю.
– А ты и не верь.
– Происшествия могут быть и случайными. Но все же! Два несчастных случая подряд. Профессор Коровин сорвался с обрыва, а руководителя экспедиции Лебедеву чуть было не задавило плитой.
– Точно, – сказал Пилипенко. – Все в этом мире взаимосвязано и никаких случайностей нет. Знаешь что… Давай-ка проедемся до этих раскопок, просто как двое любопытных, и посмотрим, что это там была за плита-убийца. У меня почему-то побаливает печень. А это значит – что?
– Интуиция!
– Так точно. Моя знаменитая солдатская смекалка.
Через полчаса быстрой езды на полицейском «Жигуленке» друзья поднимались по узкой лестнице, вырубленной в скале.
– Наверное, профессор Коровин пролетел как раз здесь, – заметил Жаров.
Пилипенко угрюмо глянул на него:
– Угу. Поднимемся – уточним.
Наверху, на ровной площадке, был разбит лагерь археологической экспедиции – несколько временных построек и павильон, закрывающий раскопки, размером и формой не более летнего пивного заведения. Из павильона вышли парень и девушка, тут же откинули носилки с землей на металлическую сетку, ветер понес клубы пыли в сторону… Поставив пустые носилки на землю, рабочие принялись разгребать грунт по сетке. Жаров понял, что этот нехитрый прием позволяет собрать при раскопках каждую мелочь.
Девушка взяла что-то с сетки, рассмотрела, показала парню, тот покачал головой, и девушка выбросила в кучу земляного отвала, похоже, ненужный предмет.
Какой-то человек с большой папкой в руке не спеша проходил мимо, держась поодаль от кромки обрыва, вдруг оглянулся и помахал Жарову. Тот узнал художника Боревича, с которым беседовал на выставке.