Я следила за проплывающими мимо берегами, и мысли невольно уносили меня в глубь веков. Сколько поколений фиванцев, завершив свой земной путь, пускались по Нилу в плавание к небесам обетованным! Ноздреватая поверхность скал на западном берегу таила в себе тысячи гробниц фараонов, склепов менее благородных особ и крестьянских могил...
От созерцания гигантского кладбища меня отвлек голос Карла фон Борка. Я прислушалась, молясь в душе, чтобы наш молодой летописец не вздумал опять нахваливать «герра профессора, родного брата знаменитейшего египтолога». Мой муж любит и ценит Уолтера, но кому понравится ощущать себя всего лишь придатком собственного брата? Специальностью фон Борка были древние языки, вот он и превозносил вклад Уолтера в эту область науки.
Моя тревога оказалась напрасной. Карл всего-навсего посвящал Эмерсона в последние луксорские новости:
– По приказу леди Баскервиль я установил железную дверь в гробницу. В долине постоянно дежурит охрана из людей помощника инспектора Департамента древностей...
– Пустое! – воскликнул Эмерсон. – Большинство охранников в родстве с теми, кто грабит склепы, а остальные до того суеверны, что после захода солнца и носа не высунут, хоть гори все синим пламенем! Вы должны были лично охранять гробницу, фон Борк.
– Sie haben recht, герр профессор... – От страха бедняга Карл перешел на родной язык. – Однако с трудностями столкнулся я. Всего только двое осталось с Милвертоном нас. Но Милвертон болен лихорадкой был. Он...
– Кто этот мистер Милвертон? Фотограф? – вмешалась я.
– Точно так, фрау Эмерсон. Лорд Баскервиль персонал прекрасный нанял. Теперь художника не хватает только нам. Мистер Армадейл задачу брал на себя эту, а я...
– Никуда не годится! – возмутился Эмерсон. – Где мы, спрашивается, теперь найдем художника? Эх, ч-черт, Эвелины нет! У нее неплохо получалось, могла бы карьеру сделать.
Я бы сказала, сожаления Эмерсона выглядели слегка преувеличенными. Не думаю, что Эвелина так уж много потеряла, оставив карьеру его личного художника. Ведь речь, если вы помните, читатель, шла об одной из самых богатых женщин Англии, матери троих очаровательных ребятишек и обожаемой жене, на которую муж надышаться не мог. Но для моего супруга эти преимущества – не аргумент, поэтому я и не стала зря тратить силы на возражения.
– Эвелина обещала поехать с нами, когда дети подрастут.
– Благодарю покорно. И когда же настанет это благословенное время? Малышня появляется один за другим, и конца этому процессу что-то не предвидится. Я люблю брата, люблю его жену, но беспрерывное воспроизводство Уолтера и Эвелины в миниатюре – это уже слишком. Человеческая раса и без того...
Ну все. Гиблое дело. О человеческой расе Эмерсон может разглагольствовать часами.
– Если позволено предложить будет мне... – нерешительно пробормотал Карл.
Я изумилась. Робость молодого немца не вязалась с его обычным внушительным тоном, а румянец, окрасивший щеки, казался чем-то инородным на этом бесстрастном лице.
– Давайте, фон Борк, выкладывайте. – Эмерсон был удивлен не меньше меня.
Карл смущенно откашлялся.
– В деревне юная леди живет... из Англии леди... Увлекается живописью она. Могли бы попросить мы ее...
У Эмерсона вытянулось лицо. Я тоже разочарованно вздохнула, разделяя мнение мужа об английских барышнях, любительницах помалевать акварельки.
– Время еще есть. Вот найдем в гробнице что-нибудь достойное, тогда и подумаем о художнике. А за предложение большое спасибо, герр фон Борк. Вы позволите обращаться к вам по имени? На мой взгляд, так проще, да и звучит по-дружески.
Карл рассыпался в уверениях, что ну нисколько не возражает. К тому моменту, когда его пыл иссяк, фелука уже ткнулась носом в причал на западном берегу Нила.
Благодаря проворству Карла и безостановочной ругани Эмерсона скоро мы уже восседали на ослах и были готовы продолжить путь. Багаж и команду оставили под присмотром Абдуллы, а сами двинулись через зеленеющие молодыми побегами поля. Осел – животное крайне медлительное, шаг его неспешен, зато в дороге можно вдоволь налюбоваться окрестностями и поговорить. Поначалу копыта животных вязли в жирной плодородной почве, явном свидетельстве ежегодных разливов Нила. Но по мере удаления от берега все сильнее ощущалось дыхание пустыни, и вскоре под копытами уже скрипел рыжеватый песок.
– Поедем через Гурнех, – покрутив головой, неожиданно заявил Эмерсон.
Безукоризненно справившись с возложенной на него леди Баскервиль задачей – встретить нас и доставить в целости и сохранности. Карл заметно успокоился. Со свойственной мне проницательностью я уловила, что, когда наш молодой приятель не нервничает, он способен изъясняться нормальным языком, без поэтически-немецких выкрутасов.
– Это большой крюк, герр профессор! – возразил Карл. – Разве вам с фрау Эмерсон не нужно отдохнуть после такого тяжелого...
– Успеется. Я знаю, что делаю.
– Aber naturlich! Как скажете, профессор.
Деревня Гурнех расположена неподалеку от прибрежных плодородных полей, на каменистом предгорье. Домишки из обожженного солнцем кирпича, как птичьи гнезда, лепятся к серым скалам.
Невольно задаешься вопросом: что удерживает в этом неуютном уголке многие поколения гурнехцев? Для нас, археологов, ответ очевиден. Жители деревушки не сменили бы Гурнех на все современные удобства Каира, потому что именно здесь они откопали свою золотую жилу. Едва ли в Гурнехе найдется дом, рядом с которым... – да что там! – подкоторым не было бы древнего склепа. Сокровища гробниц и кормят этих счастливчиков. Мало того – всего лишь в получасе ходьбы от деревни простирается та самая знаменитая Долина, где хоронили правителей Великой Империи.
Сам Гурнех еще был скрыт за ближайшей скалой, когда мы услышали деревенское разноголосье – детский смех, блеяние коз, лай собак. Еще пара минут – и вот она, знакомая картина. Дряхлая мечеть с полуобвалившимся куполом, несколько жалких, серых от пыли пальм и чинар, длинный ряд античных колонн. К ним-то и направился Эмерсон, тем самым без слов объяснив мне причину выбранного окольного пути. Вблизи колонн из скалы бил чистейший ключ, а источник воды, как известно, – самое притягательное место для жителей засушливых районов. Здесь наполняют кувшины для питья и тазы для стирки, сюда приводят на водопой скот.
С появлением нашей маленькой кавалькады жизнь на деревенском пятачке, как по волшебству, замерла. Женщины застыли кто согнувшись над родником, кто прижав к груди уже наполненный кувшин; мужчины превратились в каменные изваяния с нелепо зажатыми в зубах трубками.
Тишину нарушило громогласное, на певучем арабском, приветствие Эмерсона. Остановиться или хотя бы дождаться ответа мой муж и не подумал. В самом быстром темпе, на который только способен осел, Эмерсон прогарцевал мимо ошарашенных гурнехцев. Мы с Карлом в торжественном молчании замыкали процессию.
Наши скакуны трусили себе тихонько по песку; Эмерсон упорно сохранял дистанцию в несколько футов – место лидера у него самое любимое, а занять его в семье удается крайне редко. Судя по горделиво развернутым плечам, мой муж вошел в роль рыцаря без страха и упрека, ведущего в бон свое войско. Ну и пусть его. Великодушие у меня в крови, любезный читатель. Я решила не свергать Эмерсона с пьедестала, хотя вы сами понимаете, что трудно выглядеть внушительно верхом на осле, задрав ноги под углом в сорок пять градусов, чтобы они не волочились по песку!