Юный джентльмен расправил плечи, сделал глубокий вдох, открыл рот...
Над холмами пронесся низкий душераздирающий вой. Я отшатнулась. Боже! Милвертон взревел как оборотень! Но нет – фотограф и сам от ужаса переменился в лице. Тогда кто это выл? Я завертела головой.
По горному плато в нашу сторону, но под углом к тропинке, мчался Эмерсон. Трещины он перелетал как на крыльях, из-под ног сыпались камни, призрачно-серебристые клубы отмечали его путь. Фантасмагория! Бред суеверного ума! Однако любоваться этим редким зрелищем было некогда. Размахивая зонтиком, я бросилась наперерез мужу.
Глаз у меня точный, рассчитала я все идеально, так что Эмерсону недолго оставалось гнать на всех парах. Пытаться затормозить моего благоверного окриком или дружеским похлопыванием по спине – пустой номер. Я и не пыталась. С ходу прыгнула на него, сбила с ног и всем телом придавила к земле.
Через несколько секунд ночь вновь огласилась диким криком, но теперь-то я прекрасно знала, что за существо исторгает эти вопли. Поудобнее устроившись на соседнем валуне, я вытерпела кошмарную какофонию до конца.
– Это что, заговор? – надрывался Эмерсон. – Мало мне всех луксорских святош и отбросов общества, так теперь и собственная жена пошла на меня войной! Я же не ради удовольствия тут скакал, Амелия! Если в не ты, негодяй был бы у нас в руках!
– Не знаю, за кем ты скакал, но знаю точно, что не догнал бы. Я никого не видела. Твой негодяй давно заполз в какую-нибудь щель – ищи-свищи его! Кто это был?
– Хабиб, кто ж еще! – огрызнулся Эмерсон. – Правда, я только тюрбан и заметил, но это точно он. Проклятье! Вечно ты со своими фокусами, Амелия! Еще чуть-чуть – и я бы его...
– Еще чуть-чуть – и я услышала бы признание мистера Милвертона! Если в не ты со своими фокусами, Эмерсон! Когда наконец уймешь этот ребяческий задор и научишься думать, прежде чем...
– Нет, каково! Мне это нравится! Яйца курицу учат! – взорвался мой муж. – Ребяческий задор, видите ли! А как назвать твое дурацкое убеждение, будто всегда и во всем...
Тут подоспели остальные, начались расспросы, возгласы, вздохи облегчения, так что очередная супружеская шпилька своей цели не достигла. Минут через пять Эмерсон нехотя согласился, что преследовать неведомо кого среди нагромождения скал бессмысленно, и мы продолжили путь. Мой муж, потирая бедро и демонстративно припадая на одну ногу, возглавил процессию.
Я же как бы ненароком пристроилась к Милвертону. Предложив мне руку, юный джентльмен сдавленно хмыкнул.
– Прошу прощения, миссис Эмерсон... Услышал конец вашей беседы...
Господи! Пока я лихорадочно соображала, когда шла речь о признании – в начале или конце беседы сЭмерсоном, фотограф продолжил:
– Не сочтите за нахальство с моей стороны, но я заинтригован вашими с профессором отношениями. Вот вы набросились на него, сбили с ног... Неужели нельзя было как-то иначе?..
– Ни в коем случае. Если Эмерсон завелся, кроме как физическим насилием его не остановить. А если бы он не остановился... Представляете, чем могла закончиться эта безумная гонка? Ноги переломал бы или, чего доброго, в расселину свалился!
– Понимаю. Вот только он, кажется, не очень-то... м-м... оценил вашу заботу.
– О-о, не волнуйтесь, это у него манера такая. – Эмерсон, по-прежнему неубедительно подволакивая ногу, ковылял в десятке шагов от нас, но я и не подумала понизить голос. – Он же англичанин, а истинному англичанину не пристало проявлять нежные чувства на публике. Наедине со мной – другое дело. Уверяю вас, это самый любящий и заботливый...
Чаша терпения Эмерсона переполнилась.
– А ну, пошевеливайтесь! – заорал он. – Сами топчетесь на месте и остальных задерживаете!
Так-то вот. Надежда на признание мистера Милвертона таяла как дым. Дальше дорога шла круто вниз, и тут уж вообще не до разговоров – того и гляди шею сломаешь. Когда сквозь пальмовую рощицу замерцали огни Баскервиль-холла, на дорогу выбежал встревоженный нашим долгим отсутствием Вандергельт, и я уж было совсем отчаялась...
Во внутреннем дворе Милвертон поймал мою руку.
– Вы не передумали? – шепнул он. – Я могу рассчитывать...
Сквозь тлеющие угли надежды вмиг пробилось радостное пламя!
– Еще бы, – выдохнула я в ответ. – Не сомневайтесь.
– Что ты там бормочешь, Амелия? – Опять Эмерсон со своими вздорными обидами! – Поторопись же!
Откуда во мне столько терпения – одному богу ведомо. Я заскрипела зубами, стиснула рукоять зонта, но из последних сил удержалась и не опустила его на голову мужа.
– Уже иду!
Еще несколько шагов – и мы остановились у двери.
– В полночь, – прошелестело у самого моего уха. – На террасе.
III
Переступив порог, Эмерсон бросился по коридору к нашей спальне с такой скоростью, точно ему сам черт на пятки наступал. И я его прекрасно понимала – из глубин дома донесся сварливый бас мадам Беренжери, а эти звуки кого угодно вынудят к бегству. Как только я зашла в комнату и закрыла дверь, мой муж начал стонать и корчить страдальческие гримасы.
– Вот, полюбуйся! – Он продемонстрировал содранный локоть. – А все твои дурацкие манеры!
Может, я бы его и пожалела, но не в такой же критический момент!
– Только послушан, что сейчас произошло, Эмерсон! Ты из кожи лез, чтобы мне помешать, но... – Тут он, разумеется, встрял, а я повысила голос: – Мистер Милвертон готов обо всем рассказать! Ты понял?! Он готов сознаться? Мне – и больше никому!
– А погромче нельзя? – вскипел Эмерсон. – Тебя еще не все в доме услышали!
Справедливо, хоть и не слишком вежливо. Я перешла на шепот:
– Юноша места себе не находит. Уверена, он не задумывал убийства, его что-то подтолкнуло.
– Угу, – с издевкой хмыкнул мой муж. Отшвырнув рубашку в сторону, встал на резиновый коврик в ванне и взял губку. – А что он, собственно, сказал? Дословно?
– Спокойствия, как я посмотрю, тебе не занимать! – Я выхватила губку и сама принялась намыливать Эмерсону спину. – «Что сказал, что сказал»! До подробностей дело не дошло. Пока. Мы договорились встретиться в полночь...
– Совсем чокнулась, – умиротворенно заявил мой любящий супруг, выгнул под губкой спину и заурчал, как изнеженный кот. – Так я тебя и отпустил среди ночи на встречу с убийцей! За кого ты меня принимаешь, Пибоди?
– Я все продумала! – Губку сменило полотенце. – Ты пойдешь со мной. Спрячешься где-нибудь поблизости...
– Не выйдет! – Эмерсон отнял полотенце и собственноручно закончил туалет. – Сегодня ночью я буду сторожить гробницу. А ты запрешься на все замки и не сделаешь из спальни ни шагу.
– Что-что?! Сторожить гробницу?.. Но почему сегодня?
– Мы расчистили почти весь завал. Еще день, максимум два работы – и откроется вход в усыпальницу. Грабителям же, чтобы прорыть лаз, хватит пары часов.
Откуда ему знать, что конец коридора близок? Логичный, казалось бы, вопрос, но задавать его я не стала. Эмерсон – лучший археолог нашего, а скорее всего, и любого другого века. Обычную для мужчин несостоятельность он проявляет только в дрязгах со мной.
– А твоя охрана?
– Да что охрана! На нее надежды нет. Двое дурней, напуганных байками о проклятии фараона. Шакал взвоет поблизости – они и дадут деру. Но даже если и выстоят... все равно силы неравны. Два человека против десятков гурнехских воров! Нашу охрану просто-напросто в порошок сотрут!
– А теперь, значит, и тебя заодно с ними?
– На английского джентльмена эти стервецы напасть не посмеют.
– Ха и еще раз ха! Прикрываешься дурной славой гурнехцев и думаешь меня провести?! Испугался мадам Беренжери – так и скажи!
– Чушь! – фальшиво рассмеялся Эмерсон. – Хватит пререкаться, Пибоди. Умылась бы лучше. Давай-ка помогу расстегнуть...
Я увернулась от его протянутых рук.