– Не заговаривай мне зубы, Эмерсон, я тебя насквозь вижу. И будь любезен надеть штаны. Если надеешься, что при виде твоей бесподобной фигуры я все на свете забуду и...
На сей раз меня прервал не Эмерсон, хотя и он был совсем не прочь. В дверь постучали, мой муж заметался по комнате в поисках брюк, а голос служанки из-за двери передал приказ леди Баскервиль собраться в гостиной.
Я мигом умылась и переоделась, но в гостиную мы все-таки явились последними и были встречены напряженными взглядами, точно не к ужину опоздали, а на военный совет. Одна радость: мадам Беренжери к этому времени упилась до полубессознательного состояния; попыталась, правда, заключить в объятия Эмерсона, но промахнулась и сникла.
Зрелище впавшей в транс мадам вернуло моему мужу бодрое расположение духа, и он по-деловому четко выложил леди Баскервиль свои планы на ночь. Та сразу же в крик:
– Не-ет, Рэдклифф! Нет! Вы не можете так рисковать собой! Да пусть лучше от гробницы камня на камне не останется, чем хоть один волос упадет с вашей головы!
Мне лично за такое идиотское заявление влетело бы по первое число... но леди Баскервиль заработала не менее идиотскую улыбку профессора. Он даже изволил ласково похлопать по холеным пальчикам, что вцепились в его рукав:
– Ну-ну... Опасности нет, поверьте, дорогая.
– Согласен. – Экзальтированные вопли хозяйки ранили мистера Вандергельта в самое сердце. – Но мало ли что... Пройдусь-ка я, пожалуй, с вами, профессор. Как-никак два шестизарядника лучше, чем один. И надежный человек рядом не помешает.
Лучше бы он промолчал. Наша хозяйка зашлась в истерике. Да что же это такое! Да неужели ее бросят на съедение безжалостному чудовищу, которое расправилось со сторожем и чуть не убило Рэдклиффа!
На чары доморощенной актрисы Вандергельт оказался так же падок, как и мой супруг.
– Ив самом деле, – вскинулся он. – Нельзя оставлять дам без защиты.
Свои услуги предложили Карл и Милвертон. В конце концов сошлись на том, что Карл с Эмерсоном отправятся на охрану гробницы, а Милвертон с Вандергельтом станут сторожить дам. Эмерсон аж приплясывал от нетерпения и от ужина наотрез отказался. Пока на кухне готовили корзину с едой, я улучила минутку и чуть ли не силком вытащила мужа во двор.
– Мы не договорили, Эмерсон. Я настаиваю на встрече с Милвертоном. Учти – завтра он может и передумать!
– Не собирается Милвертон ни в чем признаваться, Амелия! Это полуночное свидание больше похоже на ловушку, а ты – на лису, которая мнит себя очень хитрой и суется прямо в капкан! Но еще вероятнее, что ваша встреча – всего лишь плод твоего безудержного воображения. В любом случае выходить за порог спальни я тебе запрещаю.
Неожиданно мрачный тон мужа слегка притушил мой пыл. Я бы, конечно, нашла что ответить, но тут Эмерсон, не обращая внимания на скользнувшую мимо Мэри, вдруг подался вперед и прижал меня к себе.
– Можешь ты хоть раз в жизни исполнить мою просьбу, Пибоди?! Я застрелюсь, если с тобой что-нибудь случится!
Он стиснул меня так, что сердце зашлось, и растворился в темноте. Миг спустя из дома донесся его нетерпеливый окрик:
– Так вы идете или нет, фон Борк?
Я подпирала спиной стену, держалась за ребра и хватала ртом воздух – одним словом, приходила в себя после нежного прощания.
– Не волнуйтесь, миссис Эмерсон... – раздался над самым ухом мелодичный голосок Мэри. – Все будет хорошо. Карл ведь рядом. Он предан профессору и защитит его от любой опасности.
– Да я и не волнуюсь. Ox... – По спине текли струйки пота, платье хоть выжимай. – Ну и жара.
– Сегодня очень жарко, – согласилась девушка, обняла меня за плечи и подтолкнула ко входу. – Пойдемте в гостиную, там посвежее.
Более отвратительного вечера я и не припомню. Леди Баскервиль очаровывала Вандергельта, игнорируя всех остальных. Милвертон погрузился в молчание и раздумья, и я, сколько ни пыталась, не смогла поймать его отрешенный взгляд. Мадам Беренжери отбуксировали в спальню, но присутствие этой особы черной тенью витало в гостиной. А главное – меня преследовали зловещие мысли о муже, моем дорогом Эмерсоне, подставляющем себя под удар не знающего жалости негодяя. Или даже шайки негодяев, из которых лишь один был нам известен. Беспощадный и полный ненависти Хабиб. Месть и жажда наживы – адская смесь, что кипела у него в душе, могла оказаться смертельной даже для такого сильного противника, как Эмерсон!
Разошлись мы рано; уже в десять часов я забралась в постель и опустила полог. Растроганная прощальным жестом мужа, отказалась даже от своей ночной вылазки. Но сон, как назло, не шел. Ну не спалось мне, и все тут! Я смотрела на призрачную лунную дорожку, что пролегла через комнату... долго смотрела. Часа полтора. Пока наконец не поняла, что не в силах противиться ее загадочному очарованию. Луна подмигивала мне и манила в мир тайн и открытий. Пришлось подчиниться.
Я неслышно встала с кровати. Приоткрыла дверь.
Сонную тишину ночи нарушали только монотонное жужжание насекомых да заунывный вой шакала где-то в горах. Через несколько минут из-за угла дома выступил темный силуэт и двинулся через двор. Так и есть! После смерти Хасана мой муж обещал заменить его одним из наших людей.
Меня это не смутило. В любом случае красться через двор было бы глупо. Я закрыла дверь, оделась, еще раз выглянула – чтобы убедиться, на месте ли наш сторож. И шагнула к окну.
Одним коленом упираясь в подоконник, занесла было и вторую ногу, как от стены вдруг отделилась черная глыба и знакомый голос пробормотал на арабском:
– Что желает Ситт-Хаким? Пусть Ситт скажет, ее верный слуга принесет.
Я чуть не свалилась с подоконника!
– Ситт-Хаким желает вылезти в окно, Абдулла. Помоги или уйди с дороги.
Великан даже не пошевелился.
– Ночь – время алых духов и злых людей, – глубокомысленно заявил он.
Я поняла, что так просто не отделаюсь. Уселась в проеме, свесила ноги.
– Что ж ты Эмерсона одного бросил, Абдулла?
– Отец Проклятий оставил меня охранять сокровище, которое ему дороже золота всех фараонов.
Сильно сомневаюсь, чтобы Эмерсон, даже с его красочным арабским, выдал что-то подобное! Но не в этом дело... Я была возмущена до глубины души. Эточто ж получается – мой муж мне не доверяет?! Теперь меня не остановили бы даже угрызения совести, которых, разумеется, и в помине не было.
– Помоги! – без церемоний приказала я гиганту.
– О-о, – застонал Абдулла. – Прошу вас, не делайте этого! Мистер Эмерсон снесет мою голову и насадит на кол.
– Ну сам подумай, Абдулла! Что такого страшного случится, если я немного прогуляюсь? Можешь идти за мной, только на террасу не поднимайся, спрячься где-нибудь поблизости.
Я спрыгнула на землю. Наш верный слуга удрученно покачал головой, но смирился с неизбежным. Я пробиралась через заросли к террасе, зная, что он не отстает ни на шаг, хоть и не слышала сзади ни единого звука. Несмотря на гигантские размеры, Абдулла, когда нужно, двигался беззвучно и незаметно, как бесплотный дух.
В призрачном лунном свете силуэты расписанных фресками колонн казались размытыми. На самой же террасе царила кромешная тьма.
– Жди здесь, Абдулла! – шепнула я, пригнувшись к самой земле.
Эмерсон вечно обвиняет меня в опрометчивости, но я вовсе не собиралась бездумно совать нос в западню. Прежде чем подняться, спряталась за колонной и как следует осмотрелась.
А заодно и припомнила последний разговор с мужем. Мое «безудержное воображение» к ночной встрече с Милвертоном, разумеется, дела не имело – это все выдумки Эмерсона. Но с другой стороны... откуда мне знать, что фотограф собирается признаться в убийстве лорда Баскервиля? Может, он ничего и не знает об убийстве. Боже! А что, если наш кавалер решил просто поплакаться у меня на плече? Молодым людям такое заблуждение свойственно – они думают, будто весь мир живет их любовными страданиями.