У ворот их остановил хмурый гвардеец, но узнав Шеддерика, сразу пропустил. На крыльце, под охраной ещё одного гвардейца сидел связанный пленник. До их появления пленник выглядел безучастным ко всему, но когда узнал Хенвила, вскинулся и проводил его взглядом, полным ненависти, а потом ещё и плюнул вслед. Хозяин Каннег постарался побыстрее его миновать.
Из дома слышались приглушенные голоса. Там было много света. У самого выхода на деревянных носилках лежала молодая женщина, рядом с ней суетились две служительницы Ленны.
На хлопок двери повернулся усатый гвардейский сержант.
— Жива? — хрипло спросил чеор та Хенвил. — Ребёнок тоже жив?
— Все живы, хвала Повелителям. Бабы говорят, что нужен покой, но пока нет признаков, что ребёнок пострадал.
— Хорошо.
Взгляд его метнулся по комнате, словно разыскивая что-то и не находя.
— Я не вижу тела наместника… — отрывисто обратился он к сержанту.
— Светлейший… — смутился тот, — но ваш брат ещё слишком плох. Лекари решили его пока не беспокоить… и крови он много потерял…
Кажется, до Шеддерика дошло не сразу. Он вдруг перестал обшаривать комнату взглядом, сосредоточившись на сержанте.
— Рана была смертельной, — не давая себе шанса на надежду, заметил он, — я видел.
— У чеоры Росвен тоже. Но они оба живы… идёмте, я покажу.
Да собственно, идти-то недалеко. Распахнулась дверь в маленькую спальню. Там было свежо из-за выбитого окна, и казалось, что людно. Просто потому, что в крошечном помещении находилось сразу четыре человека, да потом ещё они вдвоём зашли.
От постели, на которой лежал бледный Кинрик, поднялся худой высокий врач. Каннег определил, что это врач, по медной трубке, которую он держал в руке. Да и кем он ещё мог быть? У окна расположился пожилой сиан с букетом вешек в руке. А в углу, в кресле, забравшись в него с ногами, сидела рэта Итвена, сжимая двумя руками кружку с каким-то питьём.
В окружении крупных мужчин она казалась совсем юной и маленькой.
Шеддерик, забыв о собственных ранениях, метнулся к брату. Жив! Кинрик действительно был жив, несмотря на серую даже в свете свечей кожу и лихорадочно блестящие глаза.
Шедде, едва поверив, нашарил на одеяле руку брата и осторожно сжал её — убедиться, что это не сон и не обман, что чудеса иногда случаются, а проклятие — не всесильно.
Губы Кинрика тронула едва заметная улыбка. Говорить пока он был не в силах, но — он точно узнал брата.
У хозяина Каннега у самого словно камень с души свалился.
— Как хорошо, — выпрямляясь, сказал Шеддерик, — что сиан успел вовремя.
Он повернулся к старику с вешками:
— Это вам я обязан тем, что мой брат жив?
Но старик покачал головой.
— Нет. Когда я пришёл, всё уже было сделано.
— С вашего позволения, — сказал сержант, — это она, рэта. Она как-то его спасла. Их обоих…
Каннег видел, что с чеором та Хенвилом творится что-то странное. Но до последнего не мог понять что.
Шеддерик выпустил руку брата, обернулся к креслу.
Темершана, неотрывно следящая за ним взглядом, словно заколдованная встала навстречу.
Застыли оба, на долгие-долгие мгновения. Глаза в глаза — два человека, которые не должны были встретиться. Не должны были даже узнать друг о друге…
Темери вдруг всхлипнула и сделав последний короткий шаг, прижалась к Шеддерику, обхватила его руками, спрятала лицо в складках его плаща.
Хенвил, помедлив, тоже обнял её — наплевав на всех, кто в тот момент мог их видеть. Так осторожно, нежно, крепко — как можно обнимать только кого-то бесконечно дорогого…
У Каннега словно пелена с глаз спала. Он покачал головой и быстро и тихо вышёл из комнаты, не сомневаясь, что остальные — всё, кроме раненого, — сделают то же самое.
Он её любит. Проклятый ифленец любит Темершану Итвену… и он сделал всё, чтобы она была в безопасности после его отъезда на их проклятые острова. Но беда не в этом — беда в том, что Темери тоже его любит.
Каннег с силой ударил ладонью по дверному косяку. Все, кто присутствовал в комнате, обернулись на неожиданно громкий звук.
Сейчас несостоявшийся лидер мальканского мятежа отдал бы всё на свете, чтобы разорвать императорское проклятье на куски — или хотя бы просто не знать, не видеть всего того что он увидел и узнал за последние несколько часов.
Он поднял руку в знак того, что всё нормально, и каждый может заниматься тем, чем занимался.