Сказала и выдохнула. Всё. Конец. Это последнее слово.
Ифленец поклонился. Но вдруг обратился к сёстрам:
— Прошу вас оставить меня наедине с рэтой. Всего на минуту. Клянусь, что не трону её и не обижу ни словом, ни делом.
Сёстры переглянулись. На короткий миг Темери показалось, что кто-нибудь из них да возразит… но нет. Поклонились и вышли.
— Ваши клятвы… — выдохнула Темери, отступая к окну.
— Темершана та Сиверс… вы и вправду думаете, что у вас есть выбор?
Прищуренный взгляд, голова склонена на бок. Темери подумала, что с таким же выражением он стал бы рассматривать пятно на скатерти или дохлого жука.
— Я думаю, выбор есть всегда. Вам меня не напугать.
— Даже не собирался.
А получилось, подумала Темери, глядя на его расслабленные руки. Но выход действительно есть всегда. Яд или нож, высокая скала или…
— Вы молоды, хороши собой. Вас помнят в городе, и среди малькан вы всегда нашли бы поддержку. Однако вы предпочли оставаться здесь.
— Это спасло мне жизнь.
— Не спорю. И всё же вам придётся принять наше предложение.
Он приподнял руку, останавливая любые возражения.
— Если откажетесь, монастырь вас не поддержит. Сёстры прекрасно понимают, чем нам всем грозит большая война. Они не станут вас защищать, так что этого дома у вас уже не будет. А война, начавшись в столице, очень быстро накроет всё Побережье.
— Пусть так.
— На дорогах полно бродяг и разбойников. И к весне их станет только больше. Если покинете эти стены, вам всё равно не выбраться живой. Мы же предлагаем выход. Решение не только для вас, для всей страны. Вы сможете вернуться в родные стены. Вы получите статус и возможность улучшить положение своего народа.
— Нет. — Нельзя верить ифленцам. И нельзя отступать от однажды и навсегда данного слова.
Ифленец смотрел на неё со странной смесью удивления и холодного презрения — так ей казалось. Пусть! Пусть. Нельзя верить ифленцам. Что бы они ни говорили…
А он продолжал убеждать. Неумолимо и почти спокойно.
— Танеррет на грани большой войны. Страну рвут на части землевладельцы и политики, но пострадают в ней опять — мирные люди. Кровь обязательно прольётся, если ничего не делать.
— Так может, — Темершана вскинулась — может быть, это будет справедливо? Может быть, я буду только рада, когда в ваших домах будут резать ваших людей? Может быть, справедливость восторжествует, наконец? И завоеватели сами умоются кровью?
— Там все умоются. Неужели в Тоненге не осталось никого, чья судьба вас заботила бы? Знаете, я не был там в дни завоевания, но видел Карреу на острове Аса-хе, и я ничуть не сомневаюсь, что вы помните примерно то же самое. Мертвецы. Много, без разбору. Старики, солдаты… женщины. Людей убивали целыми семьями. В домах и на улицах. На что я тогда уже много где был и повидал, но тот город, та особая, мёртвая тишина… я её никогда не забуду. И запах. Крови, грязи, разлагающейся плоти, дыма. Ещё вороны. Слишком сытые, чтобы разлетаться. Сидят на крышах и карнизах, на земле, прямо на телах. И ничего нельзя исправить. Совсем ничего: наш отряд прибыл слишком поздно, чтобы прекратить бойню. И огонь. На острове в предместье Карреу дома были из дерева, они горели, зарево застилало половину неба…
— Прекратите! — прохрипела Темери.
Тела из города вывозили телегами. Темери сочли мёртвой и тоже закинули в одну из таких телег, и обод скрипел, и телега покачивалась. А сверху лежала какая-то тонкая тряпица, сквозь плетение которой виднелось серое небо и вороны.
Тряпица… и чья-то мёртвая рука.
— Когда мы потом смогли подойти к пожарищу, там почти нечего было хоронить. Хотите, чтобы это повторилось? Там, в вашем родном Тоненге — а потом и всюду по стране? Вы этого хотите?
— Замолчите! — одними губами прошептала она.
Так не должно быть… так не будет.
Снова.
Он замолчал, как будто услышал последнюю просьбу. Но скорее всего просто сделал паузу, чтобы дождаться ответа.
Темери хотела бы что-то сказать, но ком в горле мешал. Не получалось.
— Мой брат человек чести. — Наконец снова нарушил тишину ифленец. — Вы не будете ни в чём нуждаться, а монахини получат назад городские храмы. Люди смогут снова говорить с Покровителями. Я скажу прямо: я не намерен уезжать ни с чем. Но и не хочу тащить вас в столицу силой. Так что… если у вас есть условие, при котором вы примете предложение моего брата, я готов его выслушать.
Темери наконец посмотрела на ифленца прямо — до того боялась, что раз взглянув, увидит в его глазах окончательный приговор.