Одли расплылся в огромной улыбке:
— Наша девочка! Ищейка до мозга костей. Тебя дома еще не забыли? — Он все же прошел в кабинет и замер перед Вик, опираясь руками на стол. Сейчас он снова был серьезен, как никогда.
Вик отмахнулась:
— Нет, там Дакарэй вырезает из дерева третью плавающую уточку. Он еще не подозревает, что и эту утку Ноа забракует, так что девочки не скучают.
Об игрушечной утке и попытках её научить плавать в управлении уже знали все, как знали и то, что нер Дакарэй принят в управление внештатным консультантом. Основное же его занятие — обучение Эвана владению эфиром. Заодно он навестил в госпитале когда-то пострадавшего от рук бокора семьи Аранды альбиноса Смита — Дакарэй обещал сам собрать для лишенного конечностей парня потенцитовые протезы, полностью функциональные, как у него самого — когда-то Дакарэя лишили левой руки: в Карфе плоть альбиносов стоит бешеных денег.
Одли мрачновато сказал, глядя на Вик:
— Ну-ну, впрочем, это твои дела и твоя семья. Учись искать компромисс между службой и домом, Вики.
Она сурово напомнила:
— Новость! Ты обещал хорошую новость.
Одли опять плутовски улыбнулся:
— Дакарэй отвлекся от страшной-страшной карфианской магии по обучению плаванию уточек и снял-таки с Чандлера клятву душой.
Вик вскочила на ноги от удивления:
— Когда⁈
— Только что. Я уже приказал поднять Чандлера в первую допросную — вдруг нахрапом прижмем его. Ты со мной? — это он уже сказал в отчаянно виляющий перед его носом хвост Вики — та понеслась из кабинета первой, на ходу крикнув Хоггу, о чем-то разговаривающему в коридоре с нериссой Орвуд:
— Я в допросную!
Хогг лишь проводил её глазами — в управлении уже все почти привыкли к лисьему хвосту у инспектора. Одна нерисса Анна недоумевала, но Хогг ей все объяснит.
В допросную Вик зашла вместе с Одли — дело о фальшивых амулетах было изначально его. Барнабаса Чандлера было сложно узнать. В камере он растерял свою вальяжность, как и претенциозность. Исчезла снисходительность во взгляде и появилась неуверенность в себе. И одежда потеряла свой лоск: рубашка была неопрятной с сальными пятнами на воротничке и манжетах, брюки отчаянно помяты.
Вик села на стул перед Чандлером. Одли застыл за её плечом, положив на стол папку с делом о фальшивых амулетах. Чандлер кисло осмотрел их и ничего не сказал.
— Вы знаете, почему тут находитесь? — спросила Вик.
Чандлер пожал плечами:
— Не имею ни малейшего понимания. Я требую адвоката.
— Раньше вы говорили без него. Вы передумали?
Он развел ладони, скованные наручниками, в стороны — не сильно-то и получилось:
— Передумал.
Вик развязала папку с делом:
— Вы обвиняетесь в подделке нежите-амулетов на своем заводе в ночную смену.
Одли подался вперед, одной рукой упираясь в стол:
— Чандлер, хватит юлить — для чистосердечного признания адвокат не нужен. Вы можете добровольно признаться в фальшивоамулетничестве. Клятва душой с вас снята — вашу душу не развеет.
— И…? — Чандлер поднял взгляд вверх. В его глазах плескался страх.
Одли напомнил очевидное:
— Чистосердечное раскаяние скажется на решении судьи.
— И…?
Вик вмешалась:
— И в конце концов вам не придется стоять веками у пекла в надежде, что боги вспомнят вас и простят.
Чандлер скривился:
— Зачем вам это все?
— Я вас не понимаю, — честно сказала Вик. Одли выпрямился и снова замер.
— Что за нелепую игру вы ведете, глупая-глупая девочка? Вам когда-то повезло. Не всем так везет — могли бы и понять это. Впрочем, вы глупая, избалованная девочка, которой все само свалилось в руки.
Вик сжала зубы: нет, претенциозность Чандлер не растерял.
— Еще раз: добровольно признайтесь — вам это зачтется.
Он резко подался вперед, грудью упираясь в край стола:
— Зачем⁈ — он почти кричал, вставая на ноги. Конвойный быстро подался к нему и силой заставил сесть. Кричать при этом Чандлер не перестал: — Я и так осужден на смерть! Ради чего эти ваши игры⁈ Пусть идет, как идет!!!
— Ради справедливости. Ради уверенности людей, что закон всегда торжествует.
Он остыл и расплылся безвольной тушей на стуле:
— Чушь для глупых девочек вроде вас. Закон всегда на стороне сильных. И окружающим плевать на закон и на вас тоже. А справедливости вообще не существует.
Виктория тихо сказала:
— Предлагаю последний раз: покайтесь. Признайтесь добровольно — у нас хватит улик и показаний засудить вас и на фальшивоамулетничество. Ради справедливости и ради душ тех, кто пострадал из-за вас. Ради умирающих от фосфорного некроза женщин с вашего завода. Ради погибших в пожаре в порту из-за фальшивых амулетов. Ради погибших на поле боя из-за ваших амулетов.