— Кто она?
— Оборотень, — честно сказал Одли. Вряд ли после пробежки Ренара Каеде по крышам домов вдоль Ривеноук это было секретом.
Хогг дернулся:
— Оборотней не существует…
— Вики — лиса-оборотень.
Хогг соображал быстро — не растерял хватку в своем Речном:
— Так получается… Это она должна выплачивать компенсацию за разрушенные крыши одиннадцатого вьюговея? Мы с ног сбились с парнями в поисках той твари, что лазила в ту ночь по крышам, а это была правда… — Он опомнился и пояснил для Одли: — были показания нескольких случайных прохожих про летающего в небе лиса. Я тогда решил, что свидетели перепили от страха — тогда еще Ветряной квартал лихо горел… А это была правда. Демоны, такими темпами и вампиры вернутся из легенд.
Дверца за спиной Одли дергалась, пришлось сильнее упираться ногами в землю. Или плюнуть и сесть в паромобиль в нарушение всех инструкций рядом с Хоггом? Он же свой.
— Вот чего бы совсем не хотелось, так это вампиров. Пусть остаются легендами… Мне как-то статейка медицинская попадалась. Так вот, там писали, что вампирами считали больных какой-то там редкой болезнью. Порфирия, что ли. Потом, говорят, её магически излечили. Вот так.
— Скажешь тоже.
— Не я — доктора. И, возвращаясь к крышам. Это была не Вики, это был её кузен Ренар Каеде. Жалобы и требования компенсации можешь направлять в канцелярию вернийского принца Анри — Ренар служит в его конвое.
Хогг приподнял скованные руки вверх:
— Боюсь, это не ко мне теперь.
Одли просто напомнил:
— Разберемся.
Со стороны океана подлый ветер донес крик Виктории и насмешливое тявканье. Кажется, там творилось что-то странное. Одли снова дернулся, но оставлять задержанного без присмотра нельзя. Даже если это Хогг. Дурацкое какое-то утро, если честно.
Хогг все же так-то крайне спокойно спросил, словно и не волновало его это:
— Не подскажешь, что там с крысой было? Лера Виктория говорила.
Одли прищурился и ответил вопросом на вопрос:
— Я сам бы хотел знать: что это было. Ты… Или твои парни? Кто решил, что войны между дивизионами, это весело? Ты же знаешь: Особый всегда стоял за своих горой, а суперинт Эш — наш. Он свой. Мало никому не покажется. Нельзя угрожать ни ему, ни его семье.
Хогг нахмурился:
— Скажи ему по-дружески: пусть увозит леру Элизабет куда-нибудь подальше, пока все не успокоится. Я сейчас не могу вмешаться, — он снова напомнил причину: приподнял скованные руки вверх. — А у Кевина пока авторитета не хватит. Захочет ли вмешиваться инспектор Шмидт — тот еще вопрос. Арно же плевать на пилоток — он до нас не опускается.
— Я передам твои слова.
— Не мои — скажи, что это твоя идея. Меня не послушают.
Одли веско сказал:
— Я не буду лгать. Я передам черному твои слова. Слово в слово.
— Ну и идиотом будешь, — пробурчал Хогг, отворачиваясь в сторону. Повисла тишина. Только ветер да океан соперничали друг с другом: кто громче пожалуется на несправедливость этого мира.
Вик не могла взять себя в руки. Злость и страх смешались в какой-то дикий коктейль, заставлявший просыпаться в душе что-то темное и звериное. Тепло в сердце укутывало Вик душным одеялом и мешало стать самой собой. Мешало прорваться когтям, мешало вылезти острым клыкам, мешало согнуться в пояснице, падая на четыре лапы. Мешало впиться в печень врага. Вик с трудом понимала, что это не её. Что это проснулось дикое наследие из Нерху, и что она была против этого. Она не хотела быть лисой. Она не хотела быть зверем.
Она человек. И это надо помнить. Только страх был сильнее — Ноа чуть не попала в беду. От мысли, что мог с ней сделать Хогг, спину выгибало дугой, а на руках пробивалась шерсть.
Тепло в сердце подсказывало, что бояться нельзя. Нельзя сдаваться и забывать о законе. Нельзя самой идти и впиваться в печень Хогга. Или выпивать из него жизненные силы. Нельзя! Она человек. Она не опустится до самосуда. Она закон. Она представитель закона. Хогга накажут, но накажет суд. Она не опустится на четыре лапы. Она не сдастся тьме, живущей где-то внутри её и подсказывающей, что она сама в состоянии наказать Хогга. Он еще не осужден. Он еще… Невиновен. Это и тепло в сердце придавало сил.
Вик держалась. Она вцепилась пальцами в каменный забор. Когти царапали и крошили камни, словно трухлявое дерево. Спина болела. Спину сгибало, тянуло к земле, и только когти удерживали Вик, не давая ей упасть на землю. Хогг пока невиновен, а она не настолько трусиха, чтобы стать зверем. Она сильная, и она справится.