Кащея не взлюбила мать,
Он ей чужой, он ей не сын.
И на руки боялась брать,
Младенец ей отвратен был.
Но пуповина – связи нить
И сына колдовская сила,
Что смог Яге он подарить,
Навеки их родством сцепила.
Но мать в себе таила злость,
Гнетясь несчастием и пленом.
Никто не в силах ей помочь –
Затеяла Яга измену.
И тайны Черной Книги Зла
Смогла девица изучить:
Коль Демона убить нельзя,
То его можно заточить.
Но у всего своя цена,
И колдовство – не исключенье,
Ведь для победы мать должна
Воздати жертвоприношенье.
На жертвенный алтарь она
Своего первенца несет.
Предать огню его должна,
И только так свой мир спасет.
Младенца плач и крик в огне
Пробрали Демона до дрожи
И хоть у злобы сердца нет,
Но сын был всех ему дороже.
Безумный Демон крик издав,
Сотряс все эхом гулким,
Он сам себе хребет сломав,
Упек свой дух в шкатулку.
Три куклы темный дух его
Надежно охраняют.
От взлома пагубное зло
Собой оберегают.
И первый солнца ясный луч
Все пробудил живое
Развеял тьму тяжелых туч
Развеял все дурное.
Яге свободой рано веет,
Несчастной невдомек.
Что на бессмертие Кащея
Отец навек обрек.
Пропал младенец с алтаря,
А значит – быть беде.
И мать его искала зря.
Кащея нет нигде.
И молодость свою Яга
Всю разом потеряла,
Колдунья в юные года
Седой старухой стала.
Шкатулку спрятав с глаз людских,
И наложив заклятие
Создавши мир в лесах густых,
Назвала «Царство Тридесятое».
Закончив чтение, Мара отрвала взгляд от помятых листков и посмотрела на ребят. И Фил, и Хан задумчиво глядели на заслонку печи, из-за которой едва угадывались прыгающие тени языков пламени. Прохор, скрестив руки на груди, сидел с закрытыми глазами, а Гришка сосредоточенно выковыривал грязь из-под ногтей с помощью отколотой от полена щепки.
Первым заговорил Хан:
– И что? Зачем Змей нам это дал? Какой в этой информации толк?
– Значит, Яга – создатель Тридесятого царства… – игнорируя вопросы друга, рассуждал вслух Фил, – и где-то здесь бродит злой Кащей…
– Нет, не бродит, – вступил в разговор Прохор, не открывая глаз, – его не видел никто. Он – всего лишь сказка. Поговаривают, что вся эта история сплошь выдумка. Так… детишек пугать.
– Зная ваши «приветливые» места, я бы не удивился тому, что где-то здесь бродит озлобленный Кащей Бессмертный, – ухмыльнулся Хан с явным сарказмом.
Прохор лишь пожал широкими плечами.
– А Моревна эта ваша – вообще улет, – Хан не мог сдержать возмущения, – куда отец ее смотрит? Избалованная садистка. А ей всего лет девять!
– Что ты! – нахмурил густые брови Прохор, – Она гораздо старше, чем выглядит. В замке ходят слухи, что ее внешний вид – это из-за неудачных опытов над колдовством. Я поставляю рыбу на царский стол – поверьте – знаю, о чем толкую. Хоть ее облик и держат в секрете, но шила в мешке не утаить.
– А что, если Стравинский – это Кащей? – встрял в разговор Фил. – Посудите сами: он изгнан, возможно, своей матерью; все знает о шкатулке и имеет непомерные амбиции, граничащие с каким-то маниакальным безумием.
Хан и Мара задумчиво кивнули. Вроде бы все сходится. Прохор и Гриша удивленно смотрели, не понимая, о ком говорит Фил. Но им никто не спешил объяснять. Незачем рыбакам занимать голову излишней информацией.
– Ага, но нам-то какое дело? – спросил Хан. – Или ты всерьез решил заняться Стравинским и его шкатулкой? Фил, я думал, ты отправишься домой. По крайней мере, это разумно.
–Да, Хан. Я вернусь домой, но только потому, что не могу остаться. У меня нет ни еды, ни воды. Долго я здесь не протяну. Но, если честно, я бы хотел остаться.
– Но зачем, Фил? Для чего тебе это? Обостренное чувство справедливости или на подвиг потянуло?
– А тебе самому для чего? Там у меня, кроме разочаровавшейся во мне бабушки, никого нет. Представь, как расстроится ба, узнав, что я никакой не агент ФСБ. Здесь я хотя бы чувствую себя свободным, что ли… И как я могу вас двоих бросить? – Фил улыбнулся.
– Ты чокнутый, честное слово, – протянул Хан.
– Я бы хотел найти Стравинского со шкатулкой и положить конец войне. Если бы у меня была возможность остаться. И вы оба, – Фил указал пальцем на Мару и на Хана, – мне бы помогли.