— У вас что-то было? — прямо спросил он.
Альфа сразу вспыхнул, отвёл глаза, и отец всё понял.
— Ясно… — он покачал головой. — Тебя он всё-таки дожал… Так я и думал… — но в общем-то это было и всё. Мистер Эдвард вообще перестал беситься в последнее время — он был слишком счастлив для этого: два внука, дети в счастливых браках, прекрасный слуга, который стал ему и как отец, и как друг одновременно, а так же заслуженный отдых. Мистер Эдвард отошёл от дел — денег ему хватало с лихвой — и на семью в том числе, хотя Рэй никогда не знал источников его дохода, но отец запрещал детям об этом расспрашивать. И лишь однажды намекнул младшему сыну, когда тот высказал свои подозрения в одну из многочисленных ссор, что деньги честные, и беспокоиться не о чем. Но остальное осталось в секрете. Впрочем, сейчас это было не важно — речь шла не о деньгах мистера Эдварда, а о наследстве Рэя. Но отец не стал лезть в его дела — так же, как и тогда, когда альфа получил драгоценности от Люсьена. Он только спросил, не нужна ли сыну помощь в вопросе применения средств — мистер Эдвард мог порекомендовать грамотного и надёжного финансиста, но альфа сказал, что пока деньги трогать не будет. И родитель снова спорить не стал — лишь посоветовал Рэю одно: быстро продать или сдать квартиру Даниэля — от греха подальше.
— У меня тоже было тёплое гнёздышко в своё время, — сказал он. — Очень удобно, но слишком уж развращает. Пожалей своего омегу и избавься от этого соблазна. Иначе рано или поздно ты станешь повторять мои ошибки…
Но Рэй не послушал, и не потому, что рассматривал квартиру дьявола, как место интимных встреч — нет. Он просто по-прежнему ждал Даниэля и верил, что тот вернётся. Но говорить об этом отцу, конечно, не стал.
А время шло своим ходом. Флори подрос и окреп, оказался вполне спокойным ребёнком: капризничал в меру, ночью спал без истерик, просыпался только поесть. Потом опять засыпал. У Ади и Рэя наладилась интимная жизнь, но секс стал более спокойным и чувственным, и это ничуть не вредило делу, а порой даже было приятней, чем дикие игры. Но и такое случалось — правда теперь всё приходилось делать тише, хотя это только придавало забавам дополнительной таинственности и остроты, а заодно изящества и утончённости. В общем, всё было просто прекрасно, и так продолжалось бы впредь, если б у Ади не начались проблемы с психикой.
Он ужасно скучал по прежней свободе, тяготел своей долей, и пусть Рэй стал прекрасным отцом, выполнил все свои обещания, какие давал, и, наверное, даже больше возился с ребёнком, чем его муж, но всё же полностью освободить Ади от забот не получалось. Омега, конечно, по-прежнему работал, но в основном дома, и пусть всё это время с малышом занимался Рэй, но потом альфе всё равно приходилось ехать по делам, потому что омега не водил машину, а ни о каких чужих водителях речи быть не могло. Такси было слишком накладно да и опасно, поэтому Рэй мотался по делам сам, как и было во время беременности — под руководством омеги, а тот оставался дома с ребёнком, но работать не получалось. Малыш требовал внимания, Ади это раздражало, в итоге ребёнок капризничал, ибо не получал желаемого, и получался замкнутый круг: омега злился сильней, ребёнок орал громче, у обоих случались истерики, и муки длились до тех пор, пока не появлялся Рэй.
Малыш тут же замолкал, как только слышал голос отца в коридоре, а альфа быстренько раздевался, мыл руки, брал ребёнка на руки, и наступала долгожданная тишина. Флори засыпал прямо у Рэя на руках, спал долго и безмятежно, потом ел, играл, снова спал, но стоило альфе уйти за порог, как всё начиналось сначала. Ади один раз даже швырнул несчастного младенца на диван, захлопнул дверь и просидел минут десять на кухне, зажав уши, но рыдания слышались всё равно, и омега еле сдержался, чтобы не придушить сына. В тот раз он здорово испугался, потому что поймал себя на том, что в мыслях уже начал продумывать, что сказать Рэю и как безопаснее объяснить смерть ребёнка. Омеге стало по-настоящему страшно, и он записался к психиатру, а пока стал осторожней, не отпускал альфу от себя, а точнее — от их бедного сына, потому что Флори и в самом деле находился в серьёзной опасности. Психиатр поставил Ади диагноз «послеродовая депрессия» и посоветовал ему лечь в клинику. Больше ничем он пока помочь не мог — процесс зашёл слишком далеко, но омега и сам понимал, что одними беседами дело не обойдётся. Он ненавидел своё дитя лютой ненавистью — если честно, но даже сам себе боялся в этом признаться.
Ади как раз обдумывал это печальное обстоятельство, пока сидел на улице с коляской и, как обычно, еле сдерживал раздражение, стоило ребёнку только пикнуть или же пошевелиться. Омега боялся, что Флори проснётся, и блаженный покой закончится, но в то же время лихорадочно соображал, как преподнести мужу новость, что он сходит с ума и что ему надо лечиться. Но маленький сын не зря же был ангелом, и у него на небесах были свои покровители, и пусть Ади не молился об этом, но помощь пришла всё равно.
Омега уже выхватил телефон, чтобы набрать номер Рэя и хотя бы начать разговор о своём сумасшествии, как кто-то подсел к нему рядом на лавочку. Ади повернулся и хотел уже выказать возмущение незваному соседу (будто сесть больше некуда!), но вдруг так и замер.
— Марк! — он узнал секретаря Даниэля. — Марк, милый! — Ади едва на шею ему не бросился — вовремя сдержался, а это чудесное голубоглазое создание — доброе и нежное, сидело напротив и улыбалось.
Омега мигом оттаял — тонна успокоительного, наверное, так не подействовала бы.
— Марк, как же я рад тебя видеть… — он обнял бету, да с такой дружеской нежностью, что тот разволновался и покраснел. Его чувства к омеге до сих пор были очень сильны, а долгое расставание только больше усугубило их. И получив такие тёплые и искренние объятия, Марк растрогался. Конечно, он сразу ответил тем же, и они с Ади расцеловались.
— Ах, Марк… — омега взял его за руку. — Марк, дорогой… Мне нужно срочно поделиться с кем-то… Иначе я умру… Кажется, у меня с головой не в порядке… Мне нужно лечение… Я так больше не могу… Я ненавижу собственного ребёнка! Что мне делать?! — он тут же расплакался от собственных слов, да так горько, что у бедного беты едва сердце не разорвалось. Конечно, он обнял Ади, но пока ни слова не говорил, а просто гладил его по голове, по спине, и только когда омега выплакался, Марк осторожно его отстранил и взглянул ему в лицо. А тот не мог взгляда поднять — ему было стыдно за то, что он сейчас сказал, но, как ни странно, его ничуть не осудили.
— Не переживай… — Марк приподнял его лицо, сочувственно улыбнулся. — Это бывает с молодыми родителями и даже довольно часто. Тебе просто нужна помощь…
Ади вытер мокрые щёки.
— Рэй помогает… — сказал он. — Всё делает, что может… но… этого не хватает! Если честно, я вообще не хочу заниматься с ребёнком! Я хочу, чтоб его не было! Как раньше! — наконец-то он это сказал. Омега даже рот ладонью захлопнул, как испугался. Он и врачу в этом не решился признаться, а тут взял и выпалил. Но Марк опять и бровью не повёл.
— Милый ты мой, ну не надо так… — он погладил Ади по плечу. — Всё образуется…
Он уже видел подобные истерики у своего папочки. Поэтому и взял детей на себя, чтоб облегчить его тяжкую участь. Папуля тоже жаждал свободы, мечтал скинуть с себя все омежьи заботы, хоть и наплодил кучу детей, но это лишь потому, что нашёл хорошего помощника. И им оказался самый первый сын. Поэтому-то он и не сдал Марка в детдом — наперекор всем приметам, иначе бы просто лишился рассудка. Вот прямо как Ади, один в один. Но Марк и в самом деле не принёс в семью никакого проклятья, а напротив — только мир и покой. И папуля любил его больше всех остальных детей, потому что прекрасно понимал, что Марк спас его и не дал ему пропасть под ворохом бытовых забот. И пусть это было уже в прошлом — дети давно уже выросли, из обузы превратились в помощников, но папочка до сих пор благодарил старшего сына и помнил его заслуги. «А вот теперь, — Марк присмотрелся к омеге, — кажется, наклёвывался ещё один претендент на спасение».