И альфа врывался к нему — такой же ошалевший и взведённый, и брал его прямо в холле, прижимая к стене и яростно рыча от желания. Потом они заваливались на пол и снова спаривались — безумно, всепоглощающе, разрывая друг друга на части, причём Ади совершенно переставал соображать, и только у Рэя ещё хватало остатков рассудка, чтобы хоть как-то предохраняться, ибо он вовсе не хотел преподнести омеге сюрприз в виде нежелательной беременности, пользуясь его невменяемым состоянием.
Но это было нелегко — Рэй и сам-то еле сохранял трезвый ум, и всё равно, уже после второго акта, опоминался, брал себя в руки и тащил омегу в постель. А там уже полностью раздевал его, раздевался сам, и они опять сливались — уже до сцепки, и с Ади при этом творилось такое, что альфа и не ожидал. Оказывается, малыш был способен на такую дикую страсть, что становилось страшно. Он просто зверел от сношений, а уж на что была похожа у Рэя спина после этих случек, то лучше и не смотреть. Но альфа только больше возбуждался от этой боли, заводил омегу сильнее, и тот снова рвал его до крови, а Рэй кончал от этой жестокости даже с большим экстазом, чем от ласк. Единственное, что он оберегал — это лицо, руки и шею, чтобы не смущать клиентов на выставке, и сам старался сильно не ранить Ади, хотя пару раз всё-таки куснул его, и даже поставил метку, совершенно забывшись от чувств. Но альфа сейчас ни о чём не хотел думать — он полностью отключился, утопал в любви, упивался счастьем и знать не желал ни о каких своих проблемах — они просто растворились в этой бешеной буре страстей. Поэтому он и вцепился в шею Ади — глубоко и болезненно, безжалостно проткнув его нежную кожу зубами, показав тем самым всему миру, что этот омега только его и точка. И никакое прошлое у него его не отнимет.
О, если бы он так думал всегда. К концу недели накал страстей утих, течка закончилась даже раньше, чем ожидалось — что было неудивительно после такого бурного секса и глубокого удовлетворения. Ади, наконец, опомнился и стал спокойнее, и даже начал просить прощения за свою неистовость и за раны, которые нанёс альфе. Но Рэй ничуть не сердился на него, а только был рад и даже любовался трофеями после душа, с улыбкой вспоминая страстную ярость своего прекрасного, ненасытного любовника. А омеге было стыдно. Тогда альфа целовал его и благодарил за всё, но Ади никак не мог поверить, что он делает это искренне. Но на самом деле он просто пока не познал весь глубочайший мазохизм души своего ненаглядного друга, поэтому и переживал.
А Рэй окончательно потерял голову и влюбился так, что уже и предела быть не могло. Он напрочь забыл о старой жизни, обо всех своих психозах — обо всём забыл. Сейчас для него существовал только Ади: его прекрасные глаза, чувственное тело, ароматы любви и безудержный секс и, конечно же, работа, где они оба трудились в одной упряжке, оба мучились и оба побеждали — природу, клиентов и даже саму судьбу. И если бы на этом всё и закончилось — было бы просто чудесно, но увы, печальное продолжение истории не заставило себя ждать.
После выставочной недели Рэй и Ади наконец-то вернулись домой. Альфа подвёз омегу до дома, и они долго ещё целовались в машине, никак не желая выпускать друг друга из объятий. Но потом всё-таки распрощались, Ади побежал к подъезду, а Рэй развернул машину и направился к себе. По дороге он улыбался, вспоминал прошедшие дни, тело приятно жгло от ранений, и он даже возбуждался от этого, а приехав домой, поднялся к своей квартире и вдруг до боли в душе почувствовал, что не хочет туда заходить.
Дикий контраст ощущений вдруг предстал перед ним во всей своей красе. Тёмное прошлое, где, кроме горя, нет ничего, и прекрасное настоящее, пахнущее земляникой — страстное и нежное, доброе и жестокое одновременно, сильное и такое родное. Рэй сжал ключи в кулаке. Он уселся на ступени холла и не желал возвращаться в этот кошмар. Он хотел жить и быть счастливым, но увы — даже сам вид входной двери уже отравлял ему душу. Альфа не хотел на неё смотреть. Закрыв лицо руками, он сидел и думал, куда бы сбежать. Но вдруг ему стало холодно — очень холодно, а пространство вокруг потемнело, запахло плесенью, резко открылось окно где-то внизу, дунул сквозняк. В холл пополз черный, едкий дым. Рэй открыл глаза и шарахнулся. «Опять! — он вскочил со ступеньки и попятился к двери, с ужасом глядя на то, как чернеет пол вокруг. — Нет. Нет! Это невозможно!» Альфа выронил ключи, в панике поднял их, дрожащей рукой вставил ключ в замок, кое-как его открыл, ворвался в квартиру и захлопнул за собой дверь. «Уйди! — крикнул он в пустоту за дверью. — Уйди! Оставь меня!» Схватившись за голову, он сполз по стене на пол и обреченно застонал: «Я ненормальный. Этого не может быть. Мне всё мерещится! Это припадок. Опять припадок!»
Но вдруг в квартире хлопнула дверь. Рэй вздрогнул и подскочил, и тут же раскрылось окно — с грохотом вбросив в квартиру мощный порыв леденящего ветра. Опять потянуло сыростью, запахло какой-то падалью. Рэй вжался в стену, беспомощно оглядываясь по сторонам. «Не может этого быть, — упрямо повторял он. — Не может быть! Я не хочу сходить с ума! Пожалуйста! Ну не надо!» Но тут его взгляд упал на электронный календарь: «Господи! — альфа с ужасом уставился на светящееся в темноте табло. — Два года… Сегодня ровно два года, как умер Люсьен! Проклятье! Опять это сумасшествие!» Он забился в угол, зажмурил глаза, вцепился себе в волосы, предчувствуя очередной кошмар: «Когда же ты оставишь меня в покое?!»
И тут из комнаты послышался тихий, потусторонний смех: «Никогда, — насмешливо произнесло эхо. — Ты же мой мальчик. Вот и иди ко мне. Я жду…»
====== 18. Тринадцатое ======
Рэй зажал уши — он не хотел это слушать. «Призраков не бывает, — твердил он. — Я схожу с ума. Схожу с ума!» Но постояв так немного и попытавшись спрятаться от всего мира, просто закрыв глаза, он в конце концов понял, что всё бесполезно — от себя не убежишь. Тогда Рэй выпрямился и огляделся в темноте. «Надо включить свет», — подумал он, хотя прекрасно знал, что сейчас будет. И всё равно нащупал выключатель, щелкнул им, но лампочка тут же хлопнула, испустила искры и перегорела. И так было всегда. Ровно тринадцатого числа каждого месяца повторялось одно и то же — какой-то полтергейст, что-то невероятное: открывались окна, разбивалась посуда, перегорали все лампы, которые альфа пытался включить. А в последние пол-года начались ещё и видения: призраки, трупы, чёрный дым, какие-то гады на стенах, пятна крови. Но самое ужасное, что на утро от этого всего и следа не оставалось. Ну разве что лампы приходилось всё-таки менять — а остального разгрома в квартире как не бывало. И это пугало больше всего. Поэтому Рэй даже заикнуться боялся о происходящем, ибо уже и так имел репутацию психа, пусть и излеченного от трёх тяжелых кризов, но всё равно. И если сейчас он кому-то расскажет, что с ним творится, то дурка обеспечена на все сто.
Это пугало до паники. Альфа насмотрелся на этих существ в больнице и прекрасно знал, во что превращаются пациенты, на которых уже наложено клеймо неизлечимых — овощи: пассивные, с потухшими глазами, без чувств, без эмоций, настоящие живые мертвецы. Рэй не хотел быть таким, поэтому и молчал, и терпел весь этот ужас, списывая свое состояние на тяжкий стресс, полученный в трагический день. Организм, видимо, запомнил давнюю реакцию, и теперь воспроизводит её в извращенной форме. Ведь именно тринадцатого Люсьен и погиб. И это была отдельная, убийственная история, все подробности которой знал только Рэй. Они-то его и мучили, и сводили с ума, но никто об этом больше не знал. Альфа расплачивался в одиночку, жестоко расплачивался, потому что даже смерти так не боялся, как попасть в дурдом.
— Кто здесь? — он осторожно вышел из коридора, вглядываясь в темноту. — Кто это?.. — обычный вопрос, с которого всегда всё начиналось. — Кто ты?! — Рэй начал дрожать от волнения, медленно передвигаясь вдоль стены и озираясь по сторонам. — Уйди от меня… Уйди! Сгинь! — но в ответ раздалось лишь злобное хихиканье, эхом отразившееся от стен. — Проклятье…