И самое ужасное, что уйти из квартиры тоже было нельзя. Видения продолжались и на улице, причем становились сильнее. Мерещилось такое, что лучше не вспоминать. Рэй так однажды сбежал, и едва не попался психиатрам, потому что видел страшное: окружающие люди ходили вокруг без голов, размахивали руками, из горла их лилась чёрная жидкость, и у альфы началась паническая истерика прямо на улице. Ему пытались помочь, но он шарахался от всех, потому что видел не людей, а чудовищ. В итоге кто-то из толпы вызвал скорую, но едва заслышав сирену, Рэй вырвался от сочувствующих и сбежал. Он снова примчался домой, а влетев в квартиру, наглухо заперся в комнате Люсьена. Он и сам не знал, почему именно там искал спасения, но главное, что он его нашёл. Потому что позже понял, что только в этой спальне ему и становится легче. Рэй отсиживался там все зловещие сутки напролет, пока весь кошмар не заканчивался — и только так сохранял рассудок.
Поэтому-то он и не съезжал с квартиры, а вкладывал в неё практически все свои деньги, которые зарабатывал, только бы не терять этот оазис надежды — и ничуть не жалел. Он больше нигде не чувствовал себя в безопасности в эти страшные дни, только в комнате Люсьена. Но стоило ему выйти оттуда, даже по нужде, как он опять подвергался паническим атакам, и с каждым разом видения становились всё хуже, а иной раз даже какие-то неведомые силы кидали его об стены, и он с трудом спасался и опять запирался в спальне. Но утром всё было по-прежнему. Вот это и пугало больше всего, потому что видения были настолько реальные, что у альфы даже синяки оставались, если он ударялся об угол при падении или же какой-то предмет задевал его, когда пролетал мимо. Но кому теперь это докажешь? Комната выглядела совершенно обычной, и расскажи он хоть долю той правды, которая тут творилась, все бы сразу решили, что Рэй окончательно помешался. А последствия не заставили бы себя ждать.
Одним словом, ситуация была безвыходная. А в доме и правда творился кошмар. Или же это происходило в голове у Рэя — не суть. Главное, что с каждым разом картина усугублялась — нечисть наглела, а тепеть ещё начала разговаривать. Вот и сейчас происходило то же, и Рэй, стоя у стены, лихорадочно раздумывал, как бы ему без помех прорваться сквозь гостиную, чтобы запереться в спасительной обители и всего этого не слышать. С каждым разом достигнуть этой цели становилось всё сложнее: мебель двигалась резче, падала чуть ли не на голову, предметы летали, будто ими выстреливали из пушки, и кто-то даже хватал альфу в темноте, терзал его, и ему приходилось по-настоящему отбиваться. Но в конце концов он добирался до спальни, закрывался там на замок и исчезал на целый день, не являясь даже на работу.
Жан давно к этому привык. Хотя он думал, что Рэй всё ещё переживает гибель возлюбленного, а число тринадцать просто стало для него слишком трагичным — вот он и отсиживается в квартире. Ну, а поскольку на следующий день альфа, как правило, всегда являлся в офис — пусть и немного вымотанный, но всё же в форме, Жан спускал ему эту слабость, зная о его расшатанной психике. Но не потому, что ему было безразлично — как раз наоборот. Но бета слишком хорошо знал вспыльчивую натуру брата и понимал, что безопаснее будет не трогать его, чем снова поднять эту болезненную тему.
К сожалению, Жан не всегда мог держать Рэя в узде — хотя в большинстве случаев ему это удавалось, но если вопрос касался смерти Люсьена, то тут мог произойти настоящий ядерный взрыв, поэтому Жан по возможности обходил этот вопрос. И по-прежнему не решался обратиться к психиатрам, надеясь, что рано или поздно горе забудется, и тринадцатое число станет самым обычным днём, особенно если какой-нибудь омега вытеснит из сердца брата старую любовь. Но увы, всё было не так-то просто — ведь именно новой любви Рэй и боялся, и у него на то имелись веские причины. Полтергейст — это было ещё не самое страшное. По сути, это даже были мелочи, которые хоть и казались ужасными, но к ним, как ни странно, альфа уже начал привыкать.
Вот и сейчас он осторожно вошёл в комнату и глянул на диван. Ну конечно же — обычная картина: полусгнивший, полуразложившийся живой труп лежит в изящной позе поверх покрывала и пялится своими пустыми глазницами. Очередная больная галлюцинация — извращённая форма чувства вины, которую альфа испытывал по поводу смерти возлюбленного, но какая же наглая! Материализовалась так, что стала будто живой, да ещё пытается походить на Люсьена. И кокетничает!
— Слезь оттуда, — Рэй испытал отвращение — страх постепенно уступил место злости, как было уже не раз с тех пор, как призрак начал появляться. — Уйди с его места. Ты — не Люсьен!
— Хм, — труп пожал плечиком, поправив грязные, спутанные волосы. — Конечно же нет. Я в сто раз лучше твоего несчастного вертихвоста!
— А ну пошёл вон! — Рэй подлетел и вырвал из-под него одеяло — призрак тут же рассыпался в прах и растворился в воздухе. Пространство недовольно зашипело.
«Ты сегодня злой, — проговорило оно. — Мне это не нравится!»
— А мне не нравишься ты! — выкрикнул альфа. — Убирайся из моего дома, кто бы ты ни был! — но тут же опомнился и захлопнул ладонью рот: «Чёрт… С кем я говорю?»
Пространство зловеще расхохоталось.
«Со мной говоришь! Со мной! — ликовал голос. — Потому что ты сумасшедший! И твоё место в психушке! Ты сам это знаешь!»
И опять всё вокруг задвигалось, засверкало, с пола поднялись чёрные тени, стены начали выгибаться, по углам ручьями потекла кровь. Рэй в ужасе огляделся по сторонам.
— Вот дерьмо. Опять. Опять началось! — он схватился за голову, с отчаянием глянул на дверь спальни Люсьена, но её почти не было видно — всё заволок черный морок. Как же пробиться туда?
А с рассудком опять началось неладное — снова видения, снова тупая боль в висках, а ещё трупы, повешенные, какие-то кадры из катастроф, и всё это смешалось в один спутанный фильм. И тогда Рэй рванулся через гостиную, уже плюнув на всё. Наперерез ему тут же ринулся стол, альфа налетел на столешницу, больно ударившись животом.
— Ах! — вскрикнул он. — Проклятье! — а рядом просвистел стул, что-то посыпалось из шкафов, раздался звон разбитого стекла. — Чёрт. Чёрт! Чёрт! — стало по-настоящему страшно. — Убирайся вон из моей головы! Прекрати это! Убирайся! — он снова кинулся вперед — прямо через стол, споткнувшись о стулья, поскользнувшись на ковре, который тоже ожил и начал вырываться из-под ног. Рэй подбежал к двери спальни, но она оказалась покрыта мраком. Он попытался нащупать её в темноте, но под руками обнаружилась лишь голая стена — проход исчез! А голова уже пухла от ужаса, от всего этого кошмара, что творился в мозгах.
— Открой же! — взмолился Рэй, упав на колени. — Открой! Помогите мне!
И вдруг распахнулась дверь кухни, и оттуда полыхнул яркий свет. Рэй оглянулся, и в этот момент луч достиг его ног, разогнав всю нечисть. Альфа уставился в проход, замерев от неожиданности: в дверях стоял Люсьен — лёгкий, эфемерный, призрачный. Он улыбался и смотрел на Рэя, а в руках у него были фиалки — те самые, которые альфа купил для Ади. Рэй никак не мог поверить, что видит это.
— ЛЮси… — он назвал его ласково, как когда-то при жизни. — ЛЮси, это ты?..
Призрак покивал головой с доброй, нежной улыбкой, и вдруг махнул рукой, указывая на стену за спиной. Рэй сразу обернулся и увидел, что дверь спальни вновь появилась. Он тут же рванул за ручку и заскочил внутрь, но после, постояв немного и отдышавшись, снова выглянул. Но Люсьена уже не было. Альфа захлопнул дверь и, прижавшись к ней спиной, медленно съехал на пол.
— Не может быть, — он был ошарашен. — Это был ЛЮси. Он помог мне! И это после всего, что я сделал, Господи… — Рэй горько заплакал. — Бедный мой мальчик. Ты так и не понял, с каким чудовищем жил…
А утром Рэй очнулся в коридоре: в верхней одежде, как приехал с выставки, лежащим на полу, на животе. Видимо, вечером он вошёл в квартиру и сразу упал без чувств. И, как обычно, начисто забыл, как это вообще случилось. Но наверняка, всё произошло от усталости — от того дикого напряжения, в котором прошла вся выставочная неделя, да ещё вкупе с течкой. Рэй же практически не спал по ночам, как впрочем и Ади, а с утра сразу начиналась работа и заканчивалась только к позднему вечеру, и альфа так выматывался, что держался на ногах лишь благодаря любви. Но сейчас, вернувшись домой и полностью расслабившись, он, наконец, ощутил всю усталость, не выдержал и рухнул без сил. И провалялся всю ночь, от чего тело ужасно ныло.