Моё тело опять пробила дрожь, горло нещадно сдавливало, что дышать больше не могла. Боль в области живота и груди усиливалась, сопровождаясь кровотечением из открытых ранок, оставленных от невидимых лап. Мои кеды носками еле доставали до пола, и тело сводила судорога, которая тёплыми волнами разливалась по позвоночнику.
Итан лежал без сознания, я была на грани, а он продолжал издеваться. Я не понимала, почему он действует не по сценарию. Был зол, что спутала все карты? Так он сам меня сюда заманил руками Мары. Или гневался, что коллекция получится неполной из-за его дочери, ведь ей удалось сбежать от него. В любом случае нас всех ждала невесёлая вечность под руководством демона.
«Я продолжала его любить», - всплыли слова Мары, и я вспомнила:
- Она тебя любила, сволочь, - прохрипела я, цепляясь за голые стены мокрыми ладошками. - А ты убил её. Твои подарки она ценила и помнила... даже после смерти... Так вспомни и ты...
Из заднего кармана джинсов достала кулон Мары и вытянула руку вперёд, проходя насквозь бледное лицо Грехама. Он обернулся серой дымкой, поднимая пыль и закручивая её в водоворот. Вся комната стала эпицентром призрачного урагана, который поднимал в воздух всё, что плохо лежало. Упав на колени, я начала искать Итана. Под большим слоем макулатуры шевелились его ноги, значит, был ещё жив... или просто ураган заставлял думать так? Пыль не щадила глаза, я видела всё расплывчатыми пятнами и передвигалась на карачках почти что вслепую.
<tabНащупав руки мужчины, я начала судорожно приводить его в сознание. Но он не откликался на мои вопли, а крупные капли слёз, упавшие ему на лицо, не приводили в чувства. Но на этом спектакль не закончился. Мои лёгкие снова скрутило, и я упала лицом вниз в ворох бумажек. Руками в страхе пыталась ухватиться за что-нибудь, чтобы эта боль хоть как-то ослабла, но становилось только хуже. С каждым новым неверным движением угасала моя жизнь, заставляя тело подчиняться призрачному манипулятору.
«...сделать выбор: стать его марионеткой или навсегда успокоить демона...». Слова Мары не давали мне покоя, заставляя действовать. Но больше не хватало сил, он все забрал, оставив лежать одну и беспомощную.
«Никогда не сдавайся, - говорила моя мама каждый раз, когда, встав на коньки, я падала и набивала новые синяки, - только пройдя через боль, сможешь получить результат». Я не понимала смысла, потому что так и не научилась кататься, а слова были унесены криками и забыты в тот роковой день. Но сейчас, сжимая в руке найденный коробок спичек, наконец поняла смысл; только стоя на краю гибели, смогла осознать: я сама творю свою судьбу - ни Мара, ни Грехам, ни кто-либо ещё.
Перевернувшись на спину, встретилась с ним лицом к лицу. Он не выражал никаких эмоций, а во мне, напротив, бурлил целый коктейль: начиная от боли и страха, заканчивая радостью.
- Гори в аду, Грехам Шульц, - выплюнула эти слова с улыбкой на устах. Сделав последний глоток пыльного воздуха, я чиркнула спичку. Маленькое пламя поглощал ураган в комнате, но этого хватило, чтобы политые бензином бумажки вспыхнули ярким жёлтым пламенем.
Он взвыл подобно раненному зверю, что попал в капкан. Дом начинал трещать по швам, повсюду сыпалась краска. Его влияние на этот дом ослабевало или же наоборот. Я так и не поняла до конца, кто над кем был властен. Но в любом случае всё закончилось.
Мне было спокойно, тяжёлое и тягучее чувство спокойствия опустилось тёмной дымкой, заставляя провалиться в глубокий сон. Жгучее пламя подобно солнцу согревало, в нём утопали мои страхи, уходила и боль, оставляя блаженство. Увижу ли я свет в конце тоннеля, где будут ждать меня родители? - что ж, скоро это выясню. И в последний раз взглянув на подаренный Марой кулон, я провалилась во тьму, лишь ощущая, как чьи-то руки аккуратно и бережно прижимают моё тело, не давая огню окончательно его поглотить.
***
Она стояла, нервно подёргиваясь не то от холода, не то страха. Его руки нежно обнимали, гладили по растрёпанным волосам, бормоча на ухо утешения. Она срывалась, колотила его грудь, осыпая обзывательствами, пыталась даже убежать, но каждый раз он её ловил и снова прижимал к себе, гладя по волосам. Его футболка была пропитана потом и слезами, а она хранила в руках кусочек надежды, в виде женщины в развивающемся пончо.
Сколько они прождали возле ворот, он не помнил. Лишь когда первые лучи осветили его лицо, он открыл глаза. Она, вцепившись одной рукой в футболку, нежно дремала. Дыхание было спокойным, умеренным. Он вновь провёл пальцами по её волосам, боясь разбудить. Он ничего не слышал: ни кваканья лягушек, ни стрекотания кузнечиков, ни уханье совы - ничего. Ему становилось не по себе от тишины, и лишь привычный стук сердца подобен метроному - успокаивал его сознание.