– Спаси меня, – вдруг сказала Долорес, резко оборачиваясь к Сальвадору. – Ты же мой Спаситель, верно? Ты же пришел за мной?..
Она знала его имя: видимо, так же, как и он о ней, спрашивала о нем.
– Спаси, или я умру. Тут! С ним, старым и нелюбимым! Возьми меня с собой… Возьми!
Она не просила – требовала. Глаза ее блестели не от слез, а от возбуждения в предвкушении свободы, жажды новых впечатлений и чувств.
– Мне нечего тебе предложить, – горько сказал Сальвадор. Он был нищий, она – жена местного богача.
– У тебя есть все, что мне нужно, даже больше, – ответила Долорес, словно прочитав его мысли. – Ты богаче моего мужа: ты владеешь миром, тогда как он – лишь этими клочками земли. Ты наполняешь сердца жизнью, а он умертвляет их.
Сальвадор медлил с ответом, понимая, что, если они уйдут вместе, его жизнь из свободного путешествия навстречу открытиям превратится в уход от погони, и отныне он будет не шагать по широким дорогам, а станет пробираться крадучись тайными тропами. И тяжелей всех нош станет ответственность за эту девушку. Готов ли он к такому в восемнадцать лет, когда юность и свобода будоражат кровь сильнее вина?
Но Долорес доверчиво прильнула к нему, и Сальвадор, чувствуя, как колотится ее сердце, решился.
Они ушли вместе, на рассвете, не скрываясь, свято веря в то, что возникшая любовь защитит их лучше темноты.
Они не задерживались нигде дольше, чем на несколько часов. В одном селении зарабатывали монеты, которые щедро бросала им публика. Долорес всегда танцевала босая, как ее бабка-цыганка, от которой она унаследовала свободолюбие и страсть к танцу. В другом поселении тратили заработанное на еду и мелкие подарки для девушки, в третьем оставались на ночлег, в четвертом предавались ненасытной страсти. И, казалось, не было никого счастливей их в мире…
…Мужчина остановился посреди улицы и запрокинул лицо, будто рассматривая фасад одного из старинных зданий, а на самом деле с укором глядя на небо. Толпа разбивалась об него, как о маленький островок, и, огибая с обеих сторон, текла дальше бурным потоком, не подозревая об упреках и проклятиях, которые мужчина обращал к Небу. В какое-то мгновение лицо Сальвадора исказила судорога, и он с силой сжал челюсти, будто от сильной боли. Долорес…
Репетиции проходили в одном из павильонов, снятом в промышленной зоне неподалеку от Санрока. Еще тогда, когда о группе Рауля почти никто не слышал, несколько местных музыкальных команд, объединившись, сняли это помещение для репетиций, но со временем в нем осталась лишь группа «Стеклянный кот». И хоть Раулю ездить в эти края сейчас было далеко, музыканты решили не менять насиженное место.
Это была довольно маленькая комната, размером меньше гостиной в нашей квартире. Из-за усилителей, барабанной установки, проводов, змеящихся по полу, она казалась совсем тесной. Помимо инструментов и аппаратуры сюда вместили еще и старый холодильник с неистощимым запасом воды в бутылках и кока-колы, вывезенный из чьего-то дома протертый диван, вешалку для верхней одежды и складной столик, который, когда он не был нужен, убирали за диван. Условия более чем спартанские, но и использовалось это место лишь по назначению.
Все уже были в сборе и встретили нас обрадованными возгласами.
– Уже заждались! – крикнул, вставая с дивана, Чави. Его имидж за то время, что я его знала, не претерпел изменений. От природы парень обладал яркой внешностью: довольно симпатичный, с черными выразительными глазами и густыми бровями, смуглый, высокий и худой. Но Чави этого казалось мало, поэтому он еще носил длинные дреды, пирсинг в губе и брови, серьги-кольца в мочках ушей, а обе его руки от кистей до локтей украшали цветные татуировки. Одевался он в майки и клетчатые рубашки с закатанными рукавами, рваные джинсы и кеды. Последние, похоже, были страстью Чави: в каждую новую встречу я видела на парне другую пару. Но выглядела вся его обувь так, словно в ней прошли пешком от Испании до Сибири.