И, накипевшая в них злость, рвалась наружу.
Так сёстры остались сиротами.
А ранней радужной осенью, докапав в огороде картошку, Клавдя, обмываясь в реке, утонула. Видно уставшие ноги свело. Речка у них текла холодная, В ней били ключи.
Перезимовали бабка с Натальей сносно, а с весны заголодали.
Наталья была малая, а бабка, сколько она её помнила — старая. Хозяйствовать они не могли. Их кормил лес, да некоторые сердобольные соседи.
Лет в тринадцать Наталью, собиравшую в лесу грибы, поймали ребята. Но снасильничать не успели: подоспевшая бабка обломала о них свою клюку!
Испуганная Наталья забилась в избу и не выходила до тех пор, пока её дальний родственник Васька — солома не переловил по одному и не отколошматил всех её обидчиков.
С тех пор Наталья хвостом ходила за Васькой. Тот её не отваживал и даже подкармливал. Они вместе собирали грибы, загоняли в силки перепелов и куропаток, ловили в реке рыбу и раков, воровали с соседских садов огородов огурцы, картошку, яблоки, тыквы, подсолнухи и честно делили добычу пополам.
Правда, редкие тумаки за этот промысел доставались в основном одному Ваське.
В детстве Васька переболел золотухой и, может, поэтому теперь от него иногда исходил дурной запах. Но Наталья, постоянно простуженная без материнского глазу, своим вечно забитым носом его почти не чуяла, в отличии от всех остальных.
Васька для Натальи стал другом и подружкой. Наталья делилась с ним своими секретами. В обязанности Васьки входило заплетать Наталье растрепавшуюся косу, обирать с её юбки, нацеплявшиеся за день, репьи.
Вьюжными зимними днями Наталья в запой читала душещипательные романы, которые Васька стащил для неё из школы, после того, как замёрзла их старенькая учительница. Она жила в соседнем селе. Раз шла домой после занятий, оступилась на переметённой метелью тропинке, или плохо ей стало. Так осталась лежать в поле. Нашли её лишь на другой день, совсем окоченевшую.
Весной Ваську забрали в армию. И Наталья растерялась. Оставленные ею ради Васьки подруги заневестились и теперь она им только мешала.
И тут очень вовремя к ней посватался сын кузнеца Егор Дувайкин, который был старше Натальи аж на восемь лет и она, считая его взрослым мужиком, не смогла ослушаться и дала согласие.
Тем более, что их с бабкой изба сильно обветшала и в ней постоянно протекала крыша.
А что Егор разглядел в семнадцатилетней, босоногой Наталье, он и сам не мог понять. Может его комсомольская совесть пожалела эту, так отчаянно боровшуюся за жизнь сироту, родители которой пали от рук врагов пролетариата или просто её синие глаза как — то запали ему в душу?
Когда он предложил Наталье покататься на лодке, она сначала рассмеялась от неожиданности, но потом всё же согласилась и не пожалела.
Наталья и не знала, насколько красива их река. Подальше за деревней её стесняли крутые берега. А свисавшие на воду ветви вётел образовали трепещащий, зелёный туннель, даривший тёмную прохладу. Река здесь была глубокая и темно — зелёная вода, бойкая на течении, у берегов стелилась дорогим бархатом.
Сказочную тишину вокруг нарушал лишь лёгкий скрип вёсел и всплески воды.
Потом берега разбежались и гребешки на воде засверкали на солнце.
Егор пристально смотрел на Наталью горящими глазами. Её лицо с глубокими синими глазами казалось ему очень привлекательным. А Наталья, сильно смущаясь, отворачивалась в сторону, что бы сорвать жёлтую, как солнышко кувшинку.
Впереди река мельчала. На броду стадо коров встало на водопой.
Егор сложил вёсла в лодку и она, немного покачавшись на месте, потихоньку сама поплыла по течению обратно, увлекая их в прохладный тоннель ивовых веток. И Егор пересел поближе к Наталье.
А ей так хотелось превратиться в прозрачную, синюю стрекозу, которых в прибрежных камышах было не счесть, и улететь с ними. Но она не посмела. И вскоре вышла замуж за Егора.
Наталья быстро прознала довольно мягкий характер мужа и сочла это подарком, наконец повернувшейся к ней лицом, судьбы.
Они взяли к себе и бабку. Семья Егора не возражала. Бабка, охая, сразу залезла на тёплую печку и надолго онемела. А Наталья старалась за работать за двоих. И сила у неё была, и здоровье, и хотелось, что б у неё всё был не хуже, чем у других.
Через два года Наталья родила дочку Нюрку. Егор души не чаял в своих девчонках. Казалось, живи да радуйся. Но в деревню пришёл тиф!
Утром, проводив Ваську, Наталья закружилась в своих бесчисленных заботах, устала как всегда, а к вечеру почувствовала себя плохо и преждевременно родила мальчика. Назвали его Сергеем.
19
Где — то через год после смерти состарившегося в своем приходе отца Мирона в село Подхожее приехал молодой поп Филимон со своей женой матушкой Ефросиньей.
Бывший церковный староста с хитроватым прищуром покосился на новоиспечённого попа, но ризу ему выдал, сообразив, что теперь и его кусок хлеба всегда будет с маслом. И прислал к батюшке мальчонку, раньше помогавшего старому, недавно разбитому параличом церковному звонарю. И теперь колокольный звон, на который резво откликалось всё село, исправно напоминал сельчанам о забытых ими православных праздниках.
Посещаемость храма повышалась с каждой службой.
Подстёгиваемые любопытством, стали подтягиваться и жители соседней деревни. Соразмерно росли и пожертвования на нужды церкви. А во время службы бабушки и не только они, просто млели, когда ловили на себе строгий взгляд пронзительных, немного плутоватых, глаз батюшки.
Филимон проводил обряды венчания, крестил младенцев, отпевал усопших, обходясь без дьякона и хора певчих. Теперь он был благодарен своей набожной матушке, таскавшей непослушного сына Владимира на всё службы, а потом пристроившей его в церковный хор.
А ещё Филимон любил бабок исповедовать!
Но со временем зароптали некоторые сильно набожные старухи. Их стало смущать однообразие служб.
— Радуйтесь, бабоньки, что Советская власть нам хоть такое богослужение разрешает, — увещевал прихожан церковный староста. — В других деревнях храмы разрушили или отдали под склады и конюшни.
Так всё село было довольно новым попом, кроме местной ведуньи.
Но батюшка Филимон вскоре предал ведунью анафеме и духовная жизнь села опять вошла в нужное русло.
А поп Филимон (в миру Владимир Шмелёв) зря времени не терял.
— Messieurs les jeux sont faits[6] — звонким отголоском отдалось в пустой церкви. — А сколько же на кону? Надеюсь, что игра стоит свеч!
Шмелёв скрупулёзно исследовал церковь, вроде бы замазывая появившиеся от времени небольшие трещинки, и мечтая найти, спрятанную где — то здесь, таинственную карту. Немало времени у него ушло и на всесторонний осмотр висящих и лежащих икон. Но результата пока не было.
Нетронутых им уголков становилось всё меньше, но надежда его не покидала. Оптимизм внушала и щедрость его прихожан. Скоро у батюшки округлились щёчки и живот, но прыти не убавилось. Он по — прежнему был невыносимо энергичен.
Но тут в село пришёл тиф и церковь опустела вовсе.
Но без работы батюшка не остался. Он стал самоотверженно посещать своих прихожан на дому. Кого поддерживал, кого отпевал. И тиф его чудесным образом не трогал, тем самым укрепляя его авторитет святости и попутно добавляя веры в бога.
Докторов в округе не было, поскольку не было в них надобности. Люди здесь жили здоровые духом и телом. После гражданской войны помирали редко, ну, если только бабка какая преставится. А от незначительных болячек помогали народные средства. Так, что врачебная помощь понадобилась только после прихода эпидемии и поп Филимон теперь добровольно совмещал две должности.
Во время Гражданской войны он был безумно влюблён в одну барышню, окончившую курсы и работавшую в госпитале сестрой милосердия. У неё Шмелёв научился делать уколы, чтобы иногда ей помогать. Ему хотелось чаще оставаться наедине со своей пассией.