Мускулюс с сожалением окинул взглядом длинный стол, установленный прямо во дворе Юрася Ложечника. Он успел отдать должное и наваристой ухе, и печеным баклажанам с чесноком, и мясной кулебяке с пылу, с жару, и подчеревине, копченной на вишне. Под шкалик-другой «сливянчика» еще можно было бы... Он сурово пресек предательские мысли.
— Шкварочек, мастер?
— Благодарю, достаточно. Не пора ли нам перейти к делу?
— Да-да, оно, конечно... — староста с шумом выдохнул. — Я готов.
Выглядел Юрась — краше в гроб кладут.
— Про вас я помню. Отправьте кого-нибудь за другими. Мне нужны потомки свидетелей. Главное, чтоб помнили рассказы пращуров об известном нам событии. Человек пять наберется? Староста наморщил лоб.
— Кжыш Тесля, Маланка Невдалая, Яшик-сукоруб, — он загибал корявые пальцы. — Братья Сычи, ясен заусенец. Ну и Брёшка Хробачиха, куды ж без этой гадюки... Эй, Марек, подь до батьки!
Когда белобрысый Марек, получив подробные инструкции, умчался прочь, малефик наклонился вперед, поймал взгляд старосты — и не отпустил.
— Это хорошо, что мы с вами остались наедине. Вы ведь тоже не забыли, что вам говорил прапрадед?
— Прапрадеда я живым не застал. Прадед рассказывал. А больше — дед.
— Ничего, сойдет. Прямая ниточка, по мужской линии. Три-четыре узелка — пустяки. Распутаю. Сидите, молчите и не бойтесь. Я сделаю ваш рассказ максимально достоверным. Будьте спокойны, чары совершенно безопасные. Вы меня поняли?
Юрась сглотнул, дернув кадыком.
— Ага, мастер. Понял.
— Вот и чудесно. А теперь — ни слова. Начнете говорить, когда я подам знак. Нуте-с, приступим!
Малефик взял старосту за ауру, нащупывая пратеритные нити.
Прислушался.
«Бродяга!..»
Что ж, для начала — неплохо.
— Бродяга! Эй, бродяга!
Нихон обернулся.
— Ну бродяга же!
Мелкий, но бодрый дядя махал ему из-за плетня сразу обеими руками. Со стороны дядя напоминал ветряк. Таких Нихонова бабушка, светлая память старушке, звала «мужичок-свежачок». И утверждала, что они долго не портятся, потому что дальше некуда.
— Да иди ж сюда!
Нихон подошел. Огромный, в одежде, бурой от пыли, с длинными, крепко битыми сединой волосами, он меньше всего походил на мага. Даже на волхва-странника, гадающего встречным-поперечным на конском черепе — ну ни капельки! Скорее на бродягу, готового батрачить за хлеб и кров. Ладони в мозолях. Ручищи-окорока. Плечи грузчика. Портовые амбалы завидовали, глядя на эти плечи. Низкий, хриплый голос — точь-в-точь мычание бугая. При способе накопления маны, который Нихон разработал сам, под свою ауральную фактуру, телесная сила была побочным эффектом — и маскировочным плащом.
А в глаза ему заглядывали редко. Высоковато тянуться.
— Вот недотепа! Его в гости зовут, а он упирается! Другой бы за честь журавлем кланялся! Ноги мыл бы, воду пил...
— В гости? — не понял Нихон.
Свежачок подпрыгнул, раздраженный тупостью бродяги.
— Куда ж еще? Ты посуди, дуралей: стоит честный хозяин, глотку дерет, здоровье на тебя, оборванца, тратит... Ясен заусенец, гостя заворачивает! Пошли, задарма жрать станешь! Еще и налью...
Нихон не собирался задерживаться в поселке на ночь. Спать под ракитовым кустом, на воле, было для мага делом привычным. С другой стороны, мерных лиг за день отмахал — сосчитаешь, заново в пот бросит.
Отказывать гостеприимцам он не умел.
— Спасибо, хозяин. Храни тебя Вечный Странник!
— Это правильно, — согласился гостеприимец, выпячивая цыплячью грудь. — Это по-нашенски. Ты благодари меня, бродяга. Мне, значит, приятно. Ты чаще благодари, а? И с этим... как его... с уважением! Обожаю, когда мне спасибкают...
Нихон раскрыл рот, поскольку от лишнего «спасибо» язык не отвалится. Но свежачок вновь замахал руками, да чаще прежнего.
— Не здесь! В хату зайдем, там и благодарствуй! — Он моргнул и уточнил:
— Нехай стервь моя ухом слышит...
В хате было чисто и скучно. Это Нихон чуял с детских лет: где скука поселилась. Можно прогнать злыдней. Можно отвадить лысого бедуля, если гаденыш угнездится под стрехой. Можно истребить жирующих в запечье лихачей-одноглазиков. Но суку-скуку — ее трехдневной гульбой не прогонишь, если хозяева вконец оскучились.
Тут Высокая Наука бессильна.
— Стервь! Мечи калачи!
Мужичок подбоченился, красуясь перед гостем.
— Вот! Как сказал, так и по-моему! Сказал, что первого встречного в дом пущу — пустил! Сказал, что будем в два горла твою стряпню жратеньки — небось не подавимся! А я бродягу еще и спать у нас уложу! Чтоб ты от злости чихала, клюква сушеная!
— Чтоб вас обоих с копну раздуло, проходимцы!
Кислей ходячей оскомины хозяйка встала у печи с ухватом наперевес. Была она тощей, в пару супругу, но ростом превосходила муженька на голову. Волчий оскал не красил хозяйку. Хотя и чувствовалось: скалить клыки ей не в новинку.
— Чтоб вам дня не дождаться! Садитесь, ироды! Ешьте мое, пейте, не впрок бы...
— Я пойду? — спросил Нихон.
— Пойдешь? — возмутился гостеприимец. — Я тебе пойду, детинушка! Поленом огрею, мало не покажется! Ты давай садись, жуй-глотай, зли эту клюкву...
Маг-великан топтался на пороге, медля идти за стол.
— Ты меня что, назло ей пригласил?
— А то! Иначе на кой ты мне надобен? Мы ее, стервь, достанем! Мы ей трухи в печенку натолкаем... Ты во сне храпишь? Не ври, храпишь, ишь каков вымахал! Ляжешь на полу, у печи. Она на печке спит, ты ей в оба уха храпи, бродяга! А я буду слушать да радоваться...
— Извини, хозяин. Не стану я у тебя ужинать.
— Сытый? Тогда выпьем! Чтоб она желчью изошла...