— Милая, в этом нет ничего ужасного, — он погладил меня по спине, — никто не вечен. Главное, в конце концов, не сколько ты прожил, а во имя чего. Я живу для тебя, детка. Ты самое дорогое, что есть у меня. Я никогда не скрывал того, что не испытываю сильной привязанности к Кире. Я забочусь о ней, по-своему люблю её, но это не сравнится с тем, что я испытываю к тебе, — он посмотрел в мои глаза, заправляя пряди волос за уши, — только не к тебе.
— К чему эта длинная речь? — спросила я, и всё внутри меня сжалось, когда он шумно вздохнул.
— Если со мной что-то случится, я должен быть уверен в том, что рядом с тобой будет надёжный человек, который позаботится о тебе, продолжит моё дело, сможет управлять всей командой, — он снова сделал глоток, — придёт время, и Пол встанет у штурвала, и я хочу, чтобы ты была с ним, в безопасности. Он тот, кому я доверяю.
— Пап, — мой голос и всё моё тело дрожали, — я ведь даже не люблю его.
— Любовь часто приносит только боль, Ева. Я познал любовь, и остались у меня лишь воспоминания и ты.
— О чём ты говоришь? — спросила я, чувствуя, как вспотели мои ладони.
— Ни о чём, детка, — произнёс он, пытаясь замять эту тему. Глаза его были грустными.
— Рейчел не моя мама, ведь так? — сказала я тихим голосом. Я блефовала в надежде выяснить правду. Кира всегда меня отвергала, обзывала подкидышем, потому что на отца с мамой я была походила не больше, чем яблоко — на огурец.
Он сдвинул к переносице густые черные брови, каждая мышца на его лице напряглась.
— Откуда? — вымолвил он лишь одно слово. Единственное слово могло убить. Я смотрела на него, потеряв дар речи, — Ева, кто тебе рассказал? — произнёс он по слогам.
— Расскажи мне о ней, — мои догадки подтвердились, и я, словно упав на самое дно, едва могла шептать от боли, — пожалуйста.
Отец сглотнул и отвел нетрезвый взгляд в сторону, откидываясь на спинку большого кожаного кресла.
— Мила, — сказал он с болью, словно каждое слово кто-то вырезал на его коже ножом, — так её звали, — он замолчал, едва заметно постукивая указательным пальцем по столу, одному Господу известно, как я любил её, — сказал он с горечью и перевёл взгляд на меня, — ты очень на неё похожа, Эванджелин.
Я молчала, силясь не заплакать. Слишком много открытий за один день. Отец с трудом подался вперёд, выдвинул дальний правый ящик, вынул из его недр портмоне из потертой старой кожи и распахнул его передо мной.
— Это фото было сделано в день её смерти, — сказал он, не отрывая взгляд от старой пожелтевшей фотографии.
Кажется, земля пошатнулась. Я взяла бумажник и стала изучать запечатлённые на фотоснимке лица. Отец, хоть и постарел, был похож на себя, только вот выглядел он по-настоящему счастливыми. Папа стоял в обнимку с молоденькой девушкой. Он был ещё молод, с чёрными вьющимися волосами и небольшой бородкой, а она — совсем юной, с длинными белокурыми волосами и улыбкой на красивом лице. 12 августа 1996 года. 11 часов 32 минуты. Но действительно меня поразило то, как они смотрели друг на друга. Я никогда не видела у папы такой улыбки, даже когда он улыбался мне.
— Для меня она была самым прекрасным человеком. Настоящим ангелом, посланным для того, чтобы сделать мне самый большой подарок, а потом исчезнуть навсегда, — он погладил мои волосы, — Мила подарила мне тебя.
— Что случилось? — спросила я, едва сдерживая слезы.
— Это была трагическая случайность. Она оказалась не в том месте, не в то время и… — он сжал руку в кулак, — и не с тем человеком. Мила погибла за два дня до своего двадцатилетия.
Господи, она была совсем ребенком, и у неё уже была я. Отцу исполнилось 62, а ей было бы сейчас 37, значит он был старше неё на целых 25 лет! Я размышляла, глядя на фото, с которого улыбались совершенно чужая красивая девушка и отец, чьи глаза казались темнее грозового неба.
У меня был миллион вопросов, но я прикусила свой язык. Отец был слишком пьян и расстроен. Теперь понятно, почему он так любил меня. Я была единственным, что осталось у него от любимой женщины.
— Сейчас ты понимаешь, почему я хочу оградить тебя? Я хочу, чтобы ты была в безопасности, чтобы рядом с тобой был надёжный человек. Ты выйдешь замуж за Пола.
— Я не могу быть с Полом! Он может быть твоим преемником, но это вовсе не значит, что я должна выйти за него, ты ведь это не всерьёз?!
Отец посмотрел на меня таким взглядом, что я потеряла дар речи.
— Ты не станешь оспаривать моё решение, и больше обсуждать этот вопрос мы не станем! — его голос был не просто грозным, он выражал опасность.
— Я люблю другого, — промямлила я. Выражение «перекошенное лицо» вдруг обрело для меня смысл. Одна бровь полезла вверх, левый глаз дернулся, губы, словно гнутая проволока, расчертили его массивную челюсть, смуглая кожа окрасилась в трупно-серый цвет. Опасаясь узнать буквальный смысл ещё и фразы «наложить в штаны», я выскочила за дверь прежде, чем он успел что-либо сказать, и быстрыми шагами, почти бегом, скрылась в своей комнате.