Вот и сейчас он лежал на кровати в своей спальне и безучастно смотрел на то, как Рита медленно стянула с себя коктейльное платье и перешагнула через него своими стройными ногами. Она начала раздражать его ещё на вечеринке в честь одной очень удачной сделки, но, видимо, пяти рюмок текилы хватило для того, чтобы он сглупил и привез её к себе домой.
Рита была красивой девушкой с длинными русыми волосами и карими глазами. Он был мертвецки пьян, и, возможно, она напоминала ему Еву. Из всех его женщин эта задержалась в его жизни дольше всех. Она появлялась лишь тогда, когда её об этом просили, никогда не надоедала звонками и всегда была в отличном настроении — спасибо кокаину. Кейн задумался, а что он о ней знает? Сколько ей лет, откуда она, её любимый фильм — он понял, что ему ровным счётом всё равно. К чёрту её и любую другую девушку, вертевшуюся рядом с ним.
Рита склонилась к нему, шелковистые волосы заструились вниз, касаясь белой простыни из дорогого сатина, сияющая золотом светлая гладкая кожа впитывала робкие лучи напольных ламп. Она расстегнула его молнию. Кейн поморщился. Лицо начало покалывать, он потёр щеку. По телу Кейна пробежала дрожь, он потянулся за бутылкой своего любимого японского пива и осушил её в несколько жадных глотков.
Кейн был пьян и зол. Он должен был оставить эту шлюху там, на вечеринке, а не тащить её к себе домой, потому что, кроме Евы, он не мог думать ни о чём. Проклиная всё на свете, в миллионный раз посылая Риту ко всем чертям, Кейн схватил её за волосы, толкнул на кровать, поставил на колени и резко погрузился в неё, не чувствуя никаких эмоций, ничего вообще. Кейн имел её, пока егосилы не иссякли, и он, так и не кончив, с хриплым стоном упал на кровать. Отчаяние накрыло его с головой. У него было всё, и в то же время не было ничего. Он снова думал о Еве.
Кейн не мог понять, что творилось в его душе, ему не хватало слов, чтобы описать это дерьмовое ощущение пустоты. Это находилось за гранью вербальных обозначений, за гранью любого понимания, это было сильнее любых эмоций. Он никогда никого не любил, всегда жил разумом, и сейчас он был не в силах понять, как одна маленькая восемнадцатилетняя девочка смогла разрушить то, что Кейн строил десятилетиями. Он чувствовал, что умер, несмотря на то, что он жив.
— Убирайся, — бесцветным голосом бросил Кейн Рите. Он хотел, чтобы та исчезла из его дома и из его жизни немедленно и навсегда. На лице Риты промелькнуло сожаление. Она слезла с кровати, подобрала с пола платье и тихо вышла, прикрыв дверь.
Подойдя к окну, Кейн всмотрелся в неспокойный океан. Волны яростно налетали на камни, торчащие из воды словно кривые зубы, и, разбиваясь вдребезги осколками его счастья, сверкали в свете луны. Белая пена, собираясь у кромки воды, оставляла на песке сюрреалистические узоры… Они напомнили ему силуэт Евы, её светлые волосы, вьющиеся вниз по спине. Кейн повернулся и посмотрел на ИХ картины, стоящие у изголовья кровати.
********
Вкрапления черной и золотистой слюды на гранитной столешнице мерцали под моими пальцами, и я подумала о том, что так же сверкали глаза Кейна, когда он целовал меня. Все эти месяцы я боролась с желанием набрать его номер или хотя бы написать ему, но каждый раз, когда желание становилось невыносимым, я вспоминала последние слова отца. Это действовало на меня отрезвляюще. Я любила Кейна, я хотела, чтобы он жил, чтобы он был счастлив.
Запах горелой курицы выдернул меня из раздумий. Я резко обернулась, вспомнив, что готовила ужин для нас с Мики. Я бросилась к печке и выключила огонь под сковородой. Повар из меня был никудышный, но до сих пор никто не жаловался на мою стряпню, да и Микаэла, откровенно говоря, едва ли ела что-то, кроме листьев салата и брокколи на пару.
— Ну и вонь, по-другому не назовёшь, — впорхнула она на кухню. Мики словно парила, плавно вытанцовывала свои шаги, — судя по запаху сгоревшей ко всем чертям курицы, ужин готов, — она рассмеялась, приоткрывая изящными пальцами крышку сковороды, и притворилась, что глубоко вдыхает некий очень приятный аромат.
— Завтра твоя очередь, и мы опять будем жевать переваренную брокколи, которая воняет ничуть не лучше.
— Нет, я теперь ем только сырые продукты! — воскликнула она. Приготовленная еда наносит огромный вред организму.
Я повернулась к ней и удивлённо подняла брови. За время нашего знакомства она успела побыть вегетарианкой, сходить на курсы по раскрытию своего духовного потенциала, три дня назад она объявила, что всегда мечтала принять Иудаизм, а вчера с особым усердием принялась завывать мантры, в общем, была на всю голову чокнутой девицей, и, возможно, именно поэтому мне было с ней так комфортно. Отец Мики, по её словам, погиб много лет назад, а когда в последний раз она видела свою мать, ей было шестнадцать лет. Пару раз в неделю она уходила из дома на всю ночь, где она работала, я не знала. Мики неохотно говорила об этом, каждый раз старалась сменить тему, отшучивалась, говоря о том, что любит работать с трупами, потому что те много не болтают.