– А как вышло, что колдун стал Хранителем? – Альда не стала спрашивать про второго брата.
– Тогда ещё Леса не было. Колдун помогал одной старухе – мы все думали, что она ведьма. Гореть бы ей на костре, но она умело скрывала свой дар, и он тоже! Всё открылось, когда ведьма умерла, а колдун прихватил её чёрные книги и сбежал. Он поджёг дом моих родителей, он очень опасен! – Зейне наконец-то повернулся к Альде – мрачный, с поджатыми губами. Альда отвела взгляд.
– С тех времён не осталось никого, все умерли, только Хранитель и я помним прошлое. О Хранителе знают, но о нём запрещено говорить, как о человеке, проклятом небом и людьми, – торжественно закончил Зейне.
Если он думал, что отвратит её своей историей от спасения Лины, то напрасно – Альда встала бы и кинулась в Лес, не раздумывая, но ведь она пришла к жрецу затем, чтобы он дал ей какой-нибудь амулет, защиту от злых сил, а теперь получалось, что и оружие. Против злого колдовства.
– Вижу, что не смогу тебя отговорить, – вздохнул Зейне.
– Правильно видите. – Альда встала. – Потому я к вам и пришла. Вы – служитель светлых сил.
– Хорошо, я дам тебе одну вещь, – сдался Зейне, и Альда обрадованно шагнула к нему, но он поднял руку:
– Сначала расскажешь мне, что это за ошибка, которую ты не хочешь повторить.
Альда сникла и уставилась в пол. Кажется, теперь ей впору было отворачиваться и смотреть на кусочек неба в окошке, а там появилось маленькое белоснежное облачко.
– Отец Лины. Он… исчез в Заклятом Лесу из-за меня.
Семь лет тому назад
Альда досадливо ругнулась, зацепившись платьем за куст. Остановилась, осторожно опустила корзинку с грибами на пенёк. И тут появился незнакомец – высокий, худой, в белой рубахе и чёрных штанах. Подошёл и молча высвободил оборку Альдиного платья, хотя никто его об этом не просил.
Альда посмотрела на него, чуть прикусив губу и отступив на шаг. Ничего в нём особенного не было… только глаза – большие, ясные, светло-карие. Альда опомнилась:
– Зд… Здравствуйте. Вы из местных? – Это было первое, что слетело с её губ. Начинать разговоры с незнакомцами Альда не умела. Она нагнулась и подобрала свою корзинку, радуясь, что есть чем занять руки, а то бы так и стояли, уставившись друг на друга, словно в глупом рассказе, коих она в городе наслушалась довольно.
– Нет. – Он говорил тихим низким голосом. – Я художник, путешествую.
– А я… просто Альда. Кстати, вы тут будьте осторожнее. Мне тётка говорила про Заклятый Лес, или как его называют. – По лицу Альды легко можно было понять, что сама она не верила во все эти глупости. Помнится, тётка обиженно отвечала, что Альда может спросить Верховного жреца, древнего и мудрого старца, но племянница отмахивалась.
– И что случится, если я войду в Заклятый Лес? – с неподдельным любопытством спросил художник.
Альда переложила корзинку в левую руку и отвела в сторону прядь светлых волос, упавшую на лоб.
– Обратно уже выйти не сможете, – таинственным голосом, подражая тётке, ответила она. – Там царит злое колдовство!
– Как же я отличу тот Лес от обыкновенного? – В карих глазах художника плясали весёлые чертенята – кажется, он тоже думал, что всё это сказки, и Альда широко улыбнулась:
– Наверное, он какой-то другой. Зловещий…
– В таком случае будьте и вы осторожны, Альда. – Он коснулся своей ладонью её пальцев, державших корзинку. Они встретились взглядами, и им нечего было сказать, но отходить друг от друга не хотелось.
– А вашего имени я так и не узнала, – наконец вырвалось у Альды.
Он открыл ей своё имя, но Альда всё равно мысленно звала его художником. Они встретились через несколько дней, снова в лесу, и она спросила, где он остановился на ночлег, неужели под каким-нибудь деревцем? Серые глаза Альды блестели весельем: она и не думала, что в таком скучном месте встретит такого занятного человека, как её – теперь знакомый – художник.
– Я остановился в деревне, у одного старого холостяка, – объяснил художник, и Альда рассмеялась.
– А я живу у тётки, она тоже старая и не замужем.
Она рассказала художнику, что приехала из города погостить в деревне, что у отца её книжная лавка, и там Альда стояла за прилавком и торговала ничуть не хуже, чем если бы была мужчиной, как её старший брат.
Художник слушал и рисовал на своей деревянной дощечке, которую принёс с собой, и Альда, как ей казалось, узнавала в простом угольном наброске очертания той поляны, на которой они встретились в первый раз. А потом художник перестал слушать, с побледневшим лицом отложил дощечку и схватился за сердце, отворачиваясь от Альды, прикрывая рукой глаза.