Когда он затих, Тонкс посмотрела на него снизу вверх долгим новым взглядом. Она никогда не задумывалась о том, что пережил он. Андромеда долгое время была полна своей слепой ненависти. Да она за человека его не считала и называла про себя чудовищем и негодяем. Но Люциус поразил её в самое сердце. Она слышала в его словах неподдельную грусть и отчаянье от потери жены. Горечь от разочарования своей жизнью. Его слёзы не могли быть наигранными, зачем ему это?
Меда тяжело вздохнула и тихо спросила:
— Люциус, скажи мне, если бы ты мог вернуться в прошлое, ты изменил бы хоть что-то?
Малфой понимал — она даёт ему шанс, спрашивает, потому что хочет верить, что он изменился. А он изменился. Что-то в нём давно сломалось. Ещё с тех самых пор, как умерла Нарцисса. С тех пор как его мир стал серым, как стены Азкабана.
Он качнул головой:
— Я бы изменил всё, Меда. Всё.
Она отодвинулась от него. В её глазах читалось сожаление и грусть.
— Спасибо тебе, — произнесла Андромеда тихо.
— За что?
— За любовь к моей сестре. Если ты мог так любить, значит ты оставался и остаёшься человеком, — она вытерла слёзы своим белым маленьким платком.
Люциус вздохнул, наблюдая за ней очарованным взглядом.
— Я… Не знаю, — он хмыкнул. — Я уже не тот. Иногда мне так тошно. Это чувство… Одиночество. Оно сжирает…
Андромеда согласно покачала головой.
— Я понимаю тебя, — она закусила губу, теребя платочек. — Я и сама… Тоже его ощущаю…
Они стояли молча, не смотря друг на друга. Повисла странная угнетающая тишина. Казалось, сейчас лопнет волшебная нить, связавшая их на мгновение, и Андромеда уйдёт. Люциус не хотел этого.
— Меда, я… Может быть, ты… — пробормотал он, впервые в жизни не зная, что и сказать.
— Налей мне твоего вина, — произнесла она. — Ты говорил, что делаешь его сам и оно у тебя потрясающее. Хочу попробовать… Опять, наверно, преувеличиваешь,— она усмехнулась.
Малфой оживился, выпрямился, поправил лацканы пиджака.
— Что? — воскликнул он, возвращаясь к своему самоуверенному виду лощеного аристократа. — Да я ещё и преуменьшил! Сейчас… Так, присаживайся сюда, подожди, вот… — он усадил её в кресло и сам налил вина в наколдованный хрустальный фужер. — А ну… Что скажешь?
— Подожди, я не распробовала.
— Аромат, почувствуй его.
— Мерлин, Люциус, я знаю, как правильно дегустировать вино!
Андромеда осталась в мэноре на эту ночь. Она ночевала в гостевой, но Малфой от радости чуть ли не танцевал. А когда она приготовила на завтрак яблочный штрудель, он почти признался ей в любви.
— Как же мне быть с тобой? — она пыталась уйти от него после обеда, но Люциус умолял остаться.
— Меда, я не выживу один. Сын куда-то пропал, и я уже переживаю. Прошла почти неделя. Останься до его прихода. Прошу.
И Андромеда осталась. Они просмотрели детские альбомы с колдографиями, которые уберегла Нарцисса, проговорили весь день и к вечеру, когда она уже хотела проститься с ним, двери в дом открылись, и вошёл Северус, а за ним Грейнджер. Они оба выглядели так, словно случилось что-то непоправимое.
— Люц. С Драко кое-что произошло… Он не вернулся, — отрывисто проговорил Северус, его бледное лицо было полно скорби.
Люциус непонимающе вздёрнул бровь:
— В смысле, не вернулся?
Почти такая же бледная, как Снейп, Гермиона бросилась к Малфою. По её щекам текли слёзы.
— Я знаю, он жив! Он жив! — произнесла она сорвавшимся дрожащим голосом. — Я чувствую это! Мне надо его достать оттуда! Люциус, пожалуйста, скажи Северусу, чтобы он позволил мне вернуться!
Сев перехватил её за руку, крепко сжимая, и покачал головой:
— Нет, девочка, его больше нет… Приди же в себя, Гермиона! Прими это! Если он остался там, то это навсегда, — Грейнджер всхлипнула и уткнулась в его широкую грудь, тихо воя от горя:
— Нет, нет, он жив! Он жив!
Люциус схватился за сердце. Его единственный сын…
— Нет… Он… Что случилось? — еле выговорил аристократ, резко постаревший на десяток лет.
Андромеда подхватила его, помогая сесть в кресло.
— Драко остался в Лабиринте Времени, — глухо ответил Северус.
Люциус замотал головой и закрыл лицо руками — он не был готов потерять своего ребёнка так рано…
***
Гермиона Грейнджер левитировала ящик с поспевшими помидорами, следя, чтобы ни один томат не свалился на землю. Конец августа был очень плодородным, и они вместе с Розой и Скорпиусом убирали урожай из теплицы.
С того самого дня прошло три месяца, но боль потери всё ещё не отпускала Гермиону.
Она всё так же с тоской смотрела в сторону гор, ожидая его возвращения, и не собиралась уходить из мэнора никуда, пока не дождётся. Драко был жив, Гермиона чувствовала это всем своим существом. Он не отвечал на её зов, но внутри что-то сжималось и требовало бежать к нему. Особенно по ночам.
Она звала его.
Драко… Драко… Драко…
Люциус и Северус перекрыли ей возможность бежать в ночь. Она злилась на них, но каждый вечер они запирали её в комнате на магический замок. Ведьма преображалась в дикого зверя и бесновалась там внутри. Её горестный зовущий вой разносился по Междулесью из ночи в ночь.
Северус повторял, что ей надо принять тот факт, что Драко больше нет. Люциус так и сделал, хотя перенес эту новость очень тяжело. Если бы не Андромеда, он бы скорее всего совсем увял и перестал двигаться. Но Тонкс осталась жить в замке, она морально поддерживала и его и Гермиону, помогала по хозяйству и разговаривала с ними обо всем на свете, стараясь отвлечь от грусти.
А Гермиона всё равно грустила. Она чувствовала — её любимый жив. Сердце Драко размеренно стучало где-то там, вдали от неё. Как же она хотела к нему, в его тёплые объятия. Целовать, прижиматься к его крепкому телу, готовить вместе с ним, смеяться и спорить. Быть с ним.
Мой охотник! Где же ты, почему не отвечаешь мне?
Она с тоской смотрела на горы.
— Гермиона, осторожно! — весёлый голос Скорпиуса отвлек её, и ведьма поняла, что рассыпала помидоры.
— Я стала такой рассеянной… — грустно улыбнулась она, мягко коснувшись своего живота, где спряталось волшебство, и вернула томаты обратно мановением волшебной палочки.
Драко. Драко. Драко…
Её сердце стучало именно в таком темпе. В ритме ожидания… Хоть всю жизнь она будет ждать его.
— Гермиона, — шепнул тихий голос, возвращая её в реальность.
— Да, я опять задумалась, — она улыбнулась и оглянулась на Скорпа, но того не было на месте.
— Гермиона. Я иду к тебе.
Это был не Скорпиус. Она ахнула и забыла обо всем. Помидоры упали на землю красными пятнами.
— Гермиона, — шептал до боли знакомый голос.
Это был он. Грейнджер не верила своим ушам. Драко Малфой возвращался домой?!
— Драко!!! — завопила она так отчаянно, что из дома выбежала Меда, а за ней и Люциус.
Скорпиус выглянул из дверей конюшни.
— Что случилось? — крикнула Андромеда, торопясь к задыхающейся Грейнджер.
Сердце было готово вырваться из груди. Гермиона всхлипнула и прошептала:
— Мой охотник! Мой муж идёт домой!
И они увидели его.
Драко выходил по тропе из леса. Он был того же возраста и в той же одежде, в которой они зашли в лабиринт, и был похож на воспоминание. Прекрасное, любимое, вызывающее в душе бури бешеных бабочек. Его волосы стали длиннее, доставая до плеч, а лицо украшали светлые усы и борода. Его можно было принять за видение, за мираж, но нет, это точно был Драко, живой и невредимый.
Малфой замер у ворот, глядя на них всех с восторгом и слезами в серых глазах. Он закусил губу, поравнявшись взглядом с Гермионой, и вдруг неуверенно и криво улыбнулся ей. И шепнул, очень тихо, но она расслышала:
— Привет, моя волчица…
Андромеда за спиной Гермионы громко воскликнула: «Мерлин, он вернулся! Какое счастье!», Люциус пробормотал: «Ущипни меня, Меда, кажется, я сплю!», а Скорпиус со всех ног бросился навстречу Малфою-среднему, несдержанно крича:
— Отец! Отец! — Драко, смеясь, подхватил его в объятия и при этом неотрывно следил за Гермионой.