Квадратный зал был полупуст, а в дальнем конце его сидела женщина под черной вуалью.
– Подойдите, мастер Сильваши, – позвала она. Ее накрахмаленный кружевной воротник стоял прямо вокруг шеи, как квадратное знамя, и слегка колебался, когда она говорила.
Янош подавил гримасу нетерпения, решив, что в присутствии этой скрывавшейся под вуалью женщины лучше вести себя сдержанно.
Он остановился в нескольких футах от возвышения, похожего на трон, и низко поклонился, взглянув на красные туфли графини и рассмотрев на них жесткие складки серебра и золотую парчу.
Янош наморщил нос. До него донесся едкий металлический запах медных монет, и его глаза украдкой искали источник этого запаха.
– Графиня Батори, этот визит – большая честь для меня, – сказал он.
– Вот как? – ответила она. – А я слышала, что вам не терпится лечь спать.
Янош сглотнул, удивившись, как быстро в этом замке распространяются слухи. Потом собрался с мыслями и подумал о том, в каком состоянии нашел здешних лошадей.
– Все верно. Ваши – как правильно их называть? – шпионы хорошо вам служат. Да, графиня, я, признаться, устал после тяжелого двухдневного путешествия и ужасного дня в конюшнях.
– Шпионы? Вы дерзки, пан Сильваши. Это верные слуги, которые говорят мне правду и сообщают о дурном поведении.
– Что вы называете дурным поведением, госпожа? Я приехал из Шарварского замка – вашего замка. По вашему требованию, госпожа.
– Нет нужды напоминать мне, словно я выжила из ума и ничего не помню!
Подавив раздражение, Янош решил зайти с другой стороны.
– Я посвящаю всего себя лошадям и приложу все силы, чтобы они были здоровы и хорошо выезжены. Ваша конюшня должна быть достойна имени Батори.
Он заметил, как вздрогнула черная вуаль, и сгорал от нетерпения узнать, что же кроется за завесой черной сетки.
– Как я понимаю, мои конюхи вас разочаровали.
– Лошади в плохом состоянии, графиня. Понадобится несколько недель упорного труда, чтобы восстановить их здоровье.
– Мой конюший умер, а его племянник – идиот, – сказала она, приподняв вуаль и откинув ее на темно-рыжие волосы.
– Я…
Янош не смог продолжить. Он смотрел на белое лицо с кожей гладкой, как отполированный мрамор, цвета венецианского фарфора. Из-под изящного изгиба бровей на него смотрели горящие янтарные глаза, каких он никогда не видел.
Казалось, это не женщина из плоти и крови, а совершенная статуя, изваянная величайшим на свете скульптором. За исключением глаз. Глаза были как у дикой кошки. Графиня была ошеломительно красива. Он не мог отвести глаз. Его глаза пробегали по ее чертам снова и снова, выискивая хоть какое-то несовершенство.
Но, несмотря на ее возраст, он так и не смог найти ни единого изъяна.
Графиня кивнула лакею, и тот протянул ей плетеный кожаный хлыст.
– Вы вернули мне это, – сказала она. – А ведь я намеренно послала его вам.
Янош с трудом оторвал глаза от ее лица и посмотрел на хлыст.
– В нем не было необходимости. Лошадей хлестать не надо, а мальчишки-конюхи просто невежественны.
– Хлыст может быстро устранить невежество.
– Более действенными я считаю другие методы, графиня.
Среди служанок пронесся сдавленный вдох.
Эржебет бросила на них строгий взгляд, и во всем зале, даже самых отдаленных его уголках, воцарилась тишина.
– Говорят, вы унаследовали от отца – нет, от деда – сверхъестественную власть над лошадьми. Я помню его по своей юности в Шарварском замке. Мне было пятнадцать, когда меня привезли туда в качестве невесты.
– Просто я хорошо понимаю лошадей. Это вовсе не власть.
– Вы полагаете, что сможете объездить моего белого жеребца?
– Я знаю, что смогу.
Мраморное лицо сложилось в улыбку, немного внушавшую благоговейный ужас, – как будто скульптор, его создавший, никогда не предполагал на нем подобной эмоции. Изваянные черты, надменные и совершенные, как будто рассыпались, оставив на полу белые осколки.
Потом лицо вернулось к своему мраморному спокойствию, и никакое выражение более не нарушало его молочной гладкости.
– В моих поступках что-то не так, графиня?
– Да, – проговорило совершенное лицо. – Божек, проводи конюшего Сильваши обратно в его покои.
Из тени вышел лакей и встал рядом с Яношем.
– Вам не хватает только одного, молодой конюший, – сказала графиня, снова опуская вуаль.