— Да не важно, — Дженна шмыгнула носом. — Ты своему ведьмаку скажи, чтоб щетину немного отпустил. Когда волосы подлиннее, они не так колются…
— Ну вот, а говоришь, опыта у тебя нет, — хихикнула ведьмачка. — Но это ещё не всё. Палош попросил меня стать его женой, и я согласилась!
— Я так рада за вас обоих, — с трудом произнесла Дженна, вновь давясь слезами.
— Спасибо, — Иарна всхлипнула, потянувшись к чародейке.
Девушки крепко обнялись и, не стесняясь публики, обе разрыдались.
Свадьбу охотники на чудищ решили сыграть в тот же вечер, без предварительных обрядов и ритуалов. Знались они уже долгие годы, через многое вместе прошли и в смотринах не нуждались. Да и нажитое добро давно уж было у них общим.
Как говорил один ведьмак: зачем время терять, когда каждый миг тебя могут убить?
Палош и Иарна закатили славный пир для всех постояльцев «Дружбы», и Дженна была за столом почётным гостем.
Для жениха нашлась медвежья шкура. Массивная голова зверя разместилась у него на правом плече, лапы обнимали левое. Согласно традиции, в этом священном плаще на время Палош становился самим Зоаром. А его невеста в венке из колосьев пшеницы и сухих цветов поверх чёрных кудрей — прекрасной Элемой.
Дабы отпугнуть злых духов зимы, народ смеялся и, не жалея сил, громко топал ногами в плясках. Однако и помощь музыкантов лишней не была.
Удивлению Дженны не было предела, когда вошедшие с улицы сиды в синих плащах сняли капюшоны, отороченные белым мехом… Нет, не только на празднике Индрика они сталкивались, но и раньше!
Это были знаменитые трубадуры Свободных Дорог, которых сумеречная лиса встретила в деревне недалеко от Самториса. Они выступали перед тем, как на сцену вышли Уомы, а затем танцевала Орфа… У одного из них Джиа одолжила гитару, чтобы спеть для селян.
Тот самый юноша узнал Дженну. Он предложил ей свой инструмент, и девушка не смогла отказаться. Вновь она прижимала к груди ту гитару, перебирала пальцами знакомые струны, а люди внимали ей. Только пела она в эту ночь об истиной любви, которая восторжествовала, несмотря на все преграды, и о жизни, которая оказалась сильнее смерти.
Дженна пела. И, подмечая, с какой нежностью смотрят друг на друга ведьмаки, с каким трепетом они соприкасаются руками, она всё больше верила в правдивость своей песни. Она пела и, глядя в золотисто-карие глаза Иарны, любовалась её счастливой и такой знакомой улыбкой.
Чем дальше на север уводил след, тем холоднее становился воздух, и всё различимее в завывании ветра делались иные голоса. Одни из них по-стариковски хрипло ворчали на непогоду; другие тихо шелестели, тоскуя по дому; третьи бранили судьбу, злобно стуча ветвями сосен; прочие же просто рыдали. Они плакали так, что разрывалось сердце.
Вот из-за деревьев показалась женщина. Её чёрные волосы под венком из колосьев пшеницы и сухих цветов растрепались, в тёмных очах застыло отчаянье, протянутые в мольбе руки дрожали от озноба. За ней последовала другая — рыжеволосая с синими, как вечернее небо, глазами и лицом белее снега. К её ноге прижимался закутанный в шубу и платок ребёнок.
Затем вышла ещё одна и другие… Всё это были женщины: юные красавицы, молодые матери и ослабевшие старухи, плетущиеся позади. Все они плакали, просили тепла, заклинали обогреть их.
Но вместо того, чтобы внять просьбам, воин издал глухой рык и бросился в бой. Ближние к нему девы упали под могучими ударами, прочие отпрянули в стороны и закружились хороводом.
Их лица исказила обида, причитания сделались пронзительнее. По глубоким сугробам они двигались плавно и легко, будто не шли, а плыли в воздухе.
«За что же ты нас, о владыка? — выли женщины. — Мы были верны тебе, мы ни в чём не смели ослушаться… Почто же ты гонишь нас в холод?»
«Братец, милый братец, — стенала рыжеволосая, — почему же ты оставил нас в беде?»
«Я так ждала тебя, — плакала черноокая женщина в свадебном венке, протягивая к нему руки. — Я так любила тебя… Останься же со мной… Обогрей меня, милый мой жених…»
Родной и любимый голос пробуждал в воине тоску о потерянном доме, о погубленной семье, о близком и не случившемся счастье. Голос напоминал о роковой ошибке: о бессилии его ума, не сумевшего предвидеть надвигающуюся опасность, и о силе его рук, которой не нашлось достойного дела. Вина тяжкой ношей согнула плечи мужчины.
Печальный голос девы разил опаснее меча. Ей было достаточно мига, чтобы одержать победу. Кратковременная слабость, один пропущенный удар сердца — и он оказался бы в её власти, во власти собственной вины и смертельного холода, но…